Выбрать главу

Но у Ельцина, при отсутствии выраженного интеллекта, была животная хитрость и изворотливость, и неистребимая жажда власти, власти — любой ценой. При этом он был под­вержен страхам, переходящим в панику. Именно страх быть отстраненным от власти, умноженный неадекватностью ви­це-президента, тот якобы «сблизился» с Верховным Сове­том, бросил его в паническое состояние (усугубленное алко­голизмом). В таком состоянии он и приказал подготовить и осуществить государственный переворот. Не нашлось рядом ни одного авторитетного деятеля, который убедил бы его не совершать это тяжкое преступление. Что с них спросишь? Это все серенькие людишки, так себе, чиновники, прихлеба­тели. Был, например, один такой, генерал-полковник Дмит­рий Волкогонов, бывший начальник Главного политиче­ского управления Вооруженных сил СССР. Писал толстые книги о Сталине, армии. Кстати, народный депутат России, который множество раз делал мне комплименты, якобы «восхищался моей виртуозной работой на благо Отечества». Он многое сделал, чтобы подвигнуть Ельцина на расправу с Парламентом. Был обласкан Ельциным, и... продал амери­канцам свой личный архив со множеством секретных доку­ментов из Генштаба. Некоторые из них были опубликованы в зарубежной и российской прессе.

С легкой руки ельцинистов и их прихлебателей из СМИ и TV, именно с весны 1993 года в России бурно развивается тотальный антикавказский шовинизм. Газеты, журналы, TV наполняются лозунгами с вопросом: «Ты за русского Ель­цина или за чеченца Хасбулатова?» За такую пропаганду во всех цивилизованных странах просто сажают за решет­ку. А в России эти настроения насаждались «сверху-вниз», от высшей власти — в общество. Ошалевшие от невзгод и «реформ» люди мгновенно их подхватывают, общественная обстановка всего 1993 года зеркально напоминала 1937 год, когда одни молчали, другие улюлюкали, требуя крови Вер­ховного Совета, которому прочно прикрепили ярлык анти­реформатора, «красно-коричневых».

Почему я стал «антиреформатором»? Это ведь я, высту­пая сразу же после подавления ГКЧП на чрезвычайном за­седании Верховного Совета (23 августа 1991 года), заявил о том, что «тот социализм, который строился в СССР под руководством КПСС, дискредитировал себя. И нам надо избрать другую, альтернативную модель общественно-эко­номического развития с «человеческим лицом». И еще до прихода в правительство «команды Гайдара» Верховный Совет разработал программу по трансформации социализма в «мягкий вариант капитализма», с социально-ориентиро­ванной экономикой. Все это было именно так.

Но проблема стояла в иной плоскости. Приехавшие из Вашингтона «специалисты» МВФ и профессора из Гар­варда, ставшие консультантами Ельцина-Гайдара, убедили их принять программу так называемого «Вашингтонского консенсуса». Она, в отличие от программы Верховного Со­вета, исходила из необходимости ускоренной приватизации, крупного сокращения социальных расходов, закрытия мно­жества промышленных предприятий, сокращения аграрно­го сектора и т.д. С такой «программой» я не согласился и представил Верховному Совету (а затем и Съезду народных депутатов) обстоятельные аргументы, почему России необ­ходимы другие подходы в экономическом реформировании страны. Предложенная мной концепция реформы была при­нята VII Съездом народных депутатов в декабре 1992 года. Для ее реализации Съезд избрал главой правительства Чер­номырдина, отправив в отставку Гайдара.

В этом — главная причина того, почему президент США Б. Клинтон и канцлер Германии Г. Коль решили поддержать Ельцина в его преступных намерениях уничтожить россий­ский парламент. Добившись поставленных целей, США и Германия фактически превратили Россию в поле своей ко­лониальной деятельности; началась деиндустриализация России.

С тех пор прошло 18 лет. В 2008—2010 гг. разразился страшный всемирный финансово-экономический кризис. Политика «Вашингтонского консенсуса», которая насаж­далась США повсюду в мире, как раз и явилась одной из главных причин этого кризиса. А ведь я предупреждал о не­состоятельности ее все эти годы — в монографиях, учебни­ках, многих десятках научных и публицистических статьях. К моим доводам не прислушивались, и даже мои коллеги-экономисты «не замечали» моих работ.