Астахов встал, прошелся от стола к двери, снова сел.
«Неужели откажут? Сколько еще ждать? Интересно, что выделывает моя красавица? Наверное, нашла другого. Молодец! На суде держалась ловко. Заявила: «Люблю его — и все. Денег не брала, про хищения не знала. Мелочишку кое-какую дарил». «Люблю»! Да она, кроме себя, никого не любит. Нет, неправда. Больше себя любит деньги да побрякушки дорогие. Спасибо, хоть не все рассказала. А собственно, за что спасибо? О себе беспокоилась, чтобы деньги и золотишко не отобрали. Читал в деле — сдала то, что в ушах было да на пальцах, а перепало ей раз в десять больше. Как же, любила! Теперь и на передачу не раскошелится. Любила на новой «Волге» прокатиться. Красивая, чертовка. И откуда в ней столько шику? Нет, наверное, все-таки любила. Просила ведь: «Остановись, брось все. Уедем». Не понимала, дура, что намертво повязан он со своими шакалами. Их возьмут — и его в любом месте, где бы ни жил, разыщут. А может, и надо было уехать? Нет. Надо было не начинать. И от рыбы уйти. Правильно говорил старик-воспитатель в колонии, когда за браконьерство второй раз попался: «К реке близко не подходи, тебя икра да рыба снова к нам затянут». Ошибся старик — не к нему в колонию, видно, отправиться придется. Неужели откажут? А вдруг помилуют? Если помилуют, отбуду срок, пойду на любую работу. Две сотни в месяц всегда заработаю. А если жить просто, их за глаза хватит. Неужели откажут?»
Бросившись на топчан, Астахов заснул и увидел себя совсем молодым, каким он был, когда за своей будущей женой ухаживал. На ней, худенькой, голубое платье, перетянутое широким поясом, коротко подстриженные светлые волосы. Сам он в сером дешевеньком костюме и в рубашке в тон ее платья. Оба веселые, беззаботные, без претензий, без комплексов. Проснулся, вскочил, снова заметался по камере, не находя себе места. Он понял вдруг: тогда, именно тогда был по-настоящему счастлив. И от того, что осознал это слишком поздно, заскрежетал зубами, прижался лбом к холодной стене и тихо завыл. А в голове молотом стучало: «Утвердят или помилуют?»
27 августа 1986 года приговор был приведен в исполнение.
До каких же пор?..
Работники правоохранительных органов, те, кто обязаны были вовремя пресечь столь широкую деятельность астаховской преступной группы, получили по заслугам[2]. Как выяснилось, некоторые из них даже потакали расхитителям. Но в большинстве своем они не знали о творящемся преступлении, хотя обязаны были знать. Однако меня больше поражают те люди, которые так или иначе общались с расхитителями, видели, как они богатели, разворовывая народное добро, и... не обращали внимания. Например, рыбаки, сдавая улов Астахову или его соучастникам, замечали, что у них крадут рыбу. По несколько штук, но крадут, обвешивают. Или вручают накладные на принятую икряную рыбу, а в них написано, что она яловая. Почему они не били тревогу, почему молчали?
На глазах многих людей жулики разъезжали на своих машинах, хотя еще сравнительно недавно после отсидки в местах не столь отдаленных ходили в потрепанных телогрейках. И ни у кого не возникла мысль потребовать, именно потребовать от милиции, прокуратуры, народного контроля разобраться, на какие средства приобретен целый автопарк, откуда все это богатство! А ведь каждого из нас наше общество, конституция, наконец, сами принципы нашей жизни обязывают оберегать государственную собственность, народное достояние. Многие астраханцы наблюдали, как на месте халупы вырос роскошный дом, который государственная комиссия позже оценила в 32 тысячи рублей. И тоже никто не забил тревогу, видя, как бывший браконьер неизвестно на какие средства возводит хоромы.