С одной стороны, они дали обещание Александру Михайловичу одержать в черноморских водах показательную победу, дабы вновь продемонстрировать полную состоятельность авиации. Пусть и морской, обособленной от ИВВФ. С другой стороны, ни в коем разе нельзя было оставлять в стороне от подобного достижения самих моряков. И речь в данном случае шла не столько о местных морских летчиках, сколько об экипажах кораблей всех классов. Ведь показательная демонстрация несостоятельности последних могла очень сильно обидеть не только черноморцев, но и вообще всех моряков. Подобный же результат в плане крайней необходимости грядущего подталкивания к активным действиям того же покамест прячущегося за минными полями Балтийского флота, виделся крайне негативным, не смотря ни на какие личные достижения. Тут как раз, наоборот, требовалось наглядно продемонстрировать актуальность линейных сил отечественного флота. Иными словами, виделось необходимым не столько уничтожить намеченную цель с минимальными затратами времени и ресурсов, сколько создать благоприятную ситуацию для потопления вражеского линейного крейсера корабельной артиллерией имеющихся броненосцев. Да и отношения с черноморцами в силу разделения победы и триумфа обещали стать куда более радужными, что самым лучшим образом могло сказаться на будущих поставках устаревших боеприпасов и взрывчатых веществ для сидящей на голодном пайке авиации. Ведь если на склады Балтийского флота авиаторы совершили уже далеко не один налет, выбрав для своих нужд все, что моряки не успели спрятать за семью замками, арсеналы флота черноморского все еще обладали достаточными запасами старых снарядов и взрывчатых веществ.
Потому, в конечном итоге, к исполнению была принята многоходовая операция, направленная на выманивание противника из его логова. И только в случае полного провала намеченного плана все имевшиеся гидропланы Черноморского флота собирались применить для массированного налета на рейд Стамбула. А пока все авианесущие корабли Черноморского флота взяли курс к турецкому берегу, где летчикам морской авиации требовалось не только завершить первый этап намеченной операции, но и проверить на деле свои боевые навыки, благо небольших, трехпудовых, фугасных бомб удалось наделать из старых 152-мм снарядов свыше трех сотен штук.
— Нет, я, конечно, многое мог себе представить, — качая головой, едва слышно пробормотал себе под нос Михаил. — Но чтобы в бой меня вел Геринг — это уже перебор! — Облокотившись на леерное ограждение палубы гидрокрейсера «Император Александр I», в недавнем прошлом бывшего товаро-пассажирским пароходом РОПиТ, пилот-охотник Дубов размышлял о превратностях судьбы, что свела его с капитаном 1-го ранга Герингом, который и командовал данным кораблем Российского Императорского Флота. Все же для него, боевого летчика и человека знакомого с историей Второй Мировой Войны, данная фамилия несла немало негативных оттенков. Здесь же и сейчас Геринги являлись старым служилым дворянским родом, что приняли русское подданство еще при Елизавете Петровне.
— Вы что-то сказали, Михаил Леонидович? — поинтересовался неожиданно обнаружившийся по соседству лейтенант фон Эссен, под чьим началом находился 1-й корабельный авиационный отряд.
— Просто мысли вслух, Раймонд Федорович, — по доброму улыбнувшись молодому человеку, ответил тот. — От вынужденного безделья принялся рассуждать о том сколь сильно перемешались народы мира, что русские лейтенант фон Эссен и капитан 1-го ранга Геринг, находясь под командованием не менее русского вице-адмирала Эбергарда имеют своей целью уничтожение германских крейсеров, которыми командует немецкий адмирал с самой что ни на есть французской фамилией «Сушон». Вы только не спешите причислять меня к тем крикунам, что судят о людях по их фамилии, — под конец поспешил уточнить Михаил, поскольку поднятие патриотических настроений в стране в связи с началом войны, как это зачастую бывало, произошло слишком криво и привело к самым натуральным немецким погромам. — Я человек простой и потому ценю людей не за их родословную, а за их дела. Однако вот навеяло что-то, знаете ли.
— Понимаю, Михаил Леонидович, — слегка улыбнулся в ответ лейтенант. — Не вы один в наступившее время задаетесь подобным вопросом. Вот, честное слово, не знал бы вас ранее, предположил бы, что начальство решило прислать надсмотрщика над моим польско-немецким отрядом. Вы ведь сейчас единственный летчик среди нас, кто имеет именно русскую фамилию.
— Хм, — хмыкнул Михаил. — А ведь со стороны и правда может так показаться. Но да будем надеяться, что дальше умозаключений подобные мысли не уйдут. Уж чего-чего, а брожения умов никому сейчас совершенно точно не нужно. И так проблем хватает.
— Это вы верно подметили, — облокотившись спиной на ограждение, Эссен, подобно его собеседнику, окинул взглядом закрепленные на палубе аэропланы, — брожение умов нам ни к чему. Воевать надо.
— И чем лучше мы с вами будем воевать, тем скорее весь этот кошмар закончится. Во всяком случае, я очень хочу в это верить. Скажу откровенно, мне прошедших месяцев войны во как хватило, чтобы всякого навидаться, — провел он ладонь над головой.
— Там, на сухопутных фронтах, и правда было так жутко? — лейтенант все же поинтересовался той темой, от обсуждения которой его собеседник прежде всячески старался уйти, стоило кому-либо ее поднять.
— Вы знаете, Раймонд Федорович, вроде бы есть такая легенда, что при военном походе Чингизхан приказал своим воинам бросить в общую кучу по одному камню, чтобы позже, по возвращении, забрать его. Таким образом, исходя из размеров получившегося кургана, он мог оценить, сколько его воинов ушло в набег и сколько в конечном итоге не вернулось. — Сделав небольшую паузу секунд в десять, Михаил продолжил. — И мне тоже в самом начале прошлогодней осени довелось лицезреть курган. Наш добровольческий отряд тогда, знаете ли, помимо уничтожения противника, занимался еще и сбором трофейного и брошенного армейского имущества, поскольку в то время практически никому до этого не было никакого дела. И за какую-то неделю трофейные команды собрали столько всего, что у нас оказалось под завязку забито все летное поле. Чего там только не было! И орудия, и повозки, и автомобили, и целые штабеля ящиков со снарядами. Про стрелковое вооружение и патроны — вообще молчу. Там этого добра для снаряжения пары пехотных дивизий хватило бы и еще осталось. Но более всего мне тогда заполнился именно курган. Курган высотой метров в пять наваленный из сапог снятых с покойников.
— Простите? — Эссен аж подавился слюной, не ожидая подобного откровения. — Вы снимали с павших солдат сапоги?
— И сапоги, и шинели, и все прочее имущество, за исключением разве что исподнего, — посмотрев прямо в расширившиеся от негодования глаза военно-морского офицера, совершенно спокойным голосом произнес Михаил. — Полагаете, что это было грязно — обирать павших?
— А вы полагаете, что нет? — с трудом сдерживая тон своего голоса в пределах нормы, поинтересовался лейтенант.
— Раймонд Федорович, вы имеете полное право судить о произошедшем так, как сейчас думаете. Но только по той простой причине, что находитесь здесь в полном неведении о ситуации в стране. Извините, но вы и все ваши сослуживцы живете здесь, как у Бога за пазухой, по сравнению с тем, что сейчас твориться в армии и тылу. Просто примите это как данность, чтобы более полно оценивать действия, подобные описанным мною.
— Простите, а что сейчас творится в стране? — не смог не задать вертящийся на языке вопрос Эссен.
— Ну, начнем с того, что все довоенные армейские запасы подошли к концу еще в прошлом году. Ни обмундирования, ни обуви, ни вооружения, ни боеприпасов, за редким исключением, на складах не осталось вовсе. Мы ведь, армейские авиаторы, относительно недавно не просто так совершали набеги на склады и арсеналы Черноморского флота. Просто, ни в армии, ни у балтийцев, в закромах уже ничего не оставалось. Мощностей же имеющихся промышленных предприятий и мастерских оказалось совершенно недостаточно для удовлетворения потребностей воюющей армии. Когда мы покидали Восточную Пруссию, если не половина, то треть всей 2-й армии воевала с трофейными винтовками в руках по причине полного отсутствия патронов к отечественным трехлинейкам. Ныне же ситуация дошла до того, что на фронт не могут отправить вновь сформированные дивизии по причине полного отсутствия сапог и шинелей. Не в лаптях же и домотканых косоворотках им прикажете выдвигаться! Вот и получается, что, либо будь добр собирать на полях сражений все уцелевшее имущество, либо даже думать забудь о получении потребных подкреплений и обеспечении находящихся на передовой войск хотя бы минимумом необходимого снаряжения. Флот этого еще не почувствовал, но вот армию уже начинают сажать на голодный паек. Все довоенные нормы питания пересматриваются. И отнюдь не в сторону увеличения. Да и качество продуктов отныне оставляет желать лучшего. При этом многие миллионы пахарей были оторваны от земли и забриты в солдаты. Стало быть, грядущий урожай станет заметно ниже. Как бы при таком раскладе к осени в стране голод не начался. Вы поймите, дорогой мой человек, что эта война из-за своих немыслимых масштабов всего за несколько месяцев перекинулась с противостояния войск и флотов на противостояние экономик воюющих держав. И, судя по тому, что я, совладелец нескольких крупных заводов, вижу, нам жизненно необходимо закончить эту войну в этом году. В противном случае страна попросту не выдержит столь колоссального напряжения всех сил. Да и люди не выдержат тоже. Вот такая вот правда жизни от простого человека, — безрадостно заключил Михаил. — А вы говорите — сапоги с мертвых снимать постыдно. Так ведь если их не снимать, то скоро живым, ни одеть, ни поесть, станет нечего.