Мастер Пчхов и Матвей Лоскутов ярко иллюстрируют преемственность образа, плавно транспортированного из одного романа в другой (оба персонажа, выходцы из простого народа, приучены к физическому труду, Пчхов в молодости даже попробовал себя в рясе священника). Однако, если Пчхов лишь констатирует свое отношение к человечеству, заплутавшему окольной дорогой к небесному счастью, указывает на нынешнего поводыря людей, как на «черного ангела» и ждет, что человечество в своем стремлении к счастью когда-нибудь взбунтуется против сил зла, то о. Матвей пытается разумом объяснить церковный догмат о искуплении первородного греха человечества, что приводит его к ереси и раскаянию. Если образ мастера Пчхова статичен во всех отношениях, то образ отставного священника динамичен на протяжении всего действия романа. В итоге, пройдя трудное испытание веры в Бога и одержав нравственную победу над собой и над силами зла, он вынужден признать поражение своего поколения, н сумевшего защитить наследие и «веру отцов» от посягательств временщиков истории и потому бесславно удалившегося со страниц истории.
Если в «Воре» второй редакции тема будущности христианских идей в обществе, где главное место занимает идеология победившего социализма, выносится на суд читателя опосредованно, под углом зрения Пчхова, Заварихина либо Аташеза, последовательно излагающих Векшину свои сомнения и надежды, связанные с ломкой традиционных взглядов человека на мироустройство в новых условиях, то в «Пирамиде» Леонов пытается дать прямой ответ на волнующий его вопрос. «К слову, вам никогда не казалось, что коммунизм – это наконец-то взорвавшаяся Нагорная проповедь?» Основным оппонентом Вадима Лоскутова в этом вопросе становится его младший брат Егор. Вся логика повествования приводит к малоутешительному заключению – воплотить на Земле все чаяния человечества о прижизненном рае лишь посредством материальных усилий «без Христа и гения» обречены на неудачу.
Легче всего было бы заподозрить Леонова в идеологической мимикрии. Однако такая точка зрения представляется поверхностной. Мысль Леонова вместе со временем развивалась по своеобразной восходящей спирали. И если бы идеи, им развиваемые, закоснели в начальной точке, это был бы уже не Леонов, а какой-нибудь другой литератор, память о котором умерла бы быстрее, чем были бы прочитаны его произведения.