Оба продолжали смотреть друг на друга, И в молчании, нарушаемом только посвистыванием какой-то птички, шаловливо резвящейся на ветвях пальмы, в дворцовом патио, возник контрапункт голосов, звуки которых не срывались с губ:
Даже не представляет, до какой степени вошел в свою роль.
Скорее смахивает на провинциального поэта, чем на кого-либо другого.
Именно выдерживает позу.
Из тех, кого премируют на «конкурсах цветов».
Великолепно сверкает в своей мишуре.
Костюмчик-то приличный, похоже, из модного магазина «The Quality Shop».
Морда, как куриная гузка.
девичьи щечки
на фотоснимках выглядел более светлокожим — с годами заметнее происхождение
непричесан, галстук еле завязан, конечно, ради стиля
столько одеколона, что разит, как от проститутки
не хватает ему масштаба, силы, чтобы разыгрывать из себя что-то значительное
есть что-то отталкивающее в выражении его лица
себя, видимо, считает за Мазаньелло[307]
я считал его более старым
любопытно, на меня смотрит с ненавистью или со страхом?
руки его дрожат: алкоголь
у него руки пианиста, но за ногтями не следит
классический тиран
архангел, каким в юности казались и мы все
порочный человек, способный на любое свинство: это написано на его лице
лицо юнца, еще не познавшего многих женщин: соломенный интеллигентик
даже не чудовище: надутый индейский касик
такие хиляги хуже всего
ну и спектакль: манера принимать, свет на лицо, эта книжка на столе
способен на любое: терять ему нечего
нечего так вглядываться, глаз не опущу
хотя и храбрец, но пытки не выдержит
задаю себе вопрос, выдержу ли пытку; бывают и такие, что не могут...
думаю, что ему страшно
пытку...
если его прижать слегка
будут выпытывать у меня имена
чего еще ждать — вначале надо припугнуть
руку подносит к звонку: сейчас вызовет
нет, я дал себе слово
не знаю, смогу ли выдержать
заговорить первым.
ужасно подумать об этом, об этом, об этом...
незачем делать из таких людей мучеников, незачем делать мучеников — надо стараться не делать этого
он дал мне слово, но слово его ничего не значит
все знают, что в эти часы Он здесь; и что я дал себе слово
сейчас позвонит: я уже вижу себя в наручниках
других, более крепких, чем эти, и то удавалось переубедить
когда же он решит заговорить?
выпустить его, и пусть за ним следят: куда-то должен он пойти
почему он ничего не говорит, эта сволочь? Почему не открывает рта?
начал потеть
вот еще пот выступил, а платка у меня нет, платка нет; и в этом кармане тоже нет...
ему страшно
улыбается хочет, видимо, что-то мне предложить, какое-нибудь свинство
а что, если угостить его глотком
уверен, предложит мне выпить
ведь не примет, прикинется чистеньким
хорошо бы предложил глоток: мне было бы легче
не хочу нарываться на отказ
Ну, давай, давай, наберись храбрости, бутылочку из этого чемоданчика, все же знают, что в нем
однако, да...
Хочу сказать вам... хочу сказать...
похоже, меня он не понял... шум грузовика
кажется, что он мне сказал, предложил выпить, но не расслышал: этот грузовик
теперь трамвай
трамвай
не ясен жест
вероятно, он не разгадал мой жест ну, мы поглядели друг на друга уже достаточно, сейчас — книжку, чтобы видел, что...
Глава Нации взял в руки брошюру по разведению красноперых кур породы род-айлендской; открыл ее и, натянув на нос очки, начал читать вслух с подчеркнутым ехидством: «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма». И с более подчеркнутым лукавством вмешался Студент: «Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака…» — «Папа и Вильсон, Клемансо и Ллойд-Джордж…» — «…Меттерних и Гизо», — поправил его Глава Нации. «Вижу, что классиков вы знаете», — сказал Студент. «Лучше знаю насчет разведения кур. Не забывай, я — сын земли… Может, поэтому…» И смолк в замешательстве. Какой манеры лучше придерживаться в этом диалоге? Не нажимать же на развесистое многословие, как в «Молении на Акрополе»? Это юнец, принадлежащий новому поколению, нашел бы смешным, а вместе с тем нельзя впадать в прямую противоположность, нельзя прибегать к жаргону, к словарю предместий, невежественной черни: так можно легко уронить собственное достоинство, хотя с некоторым кокетством он пользовался жаргонными словечками в беседах с Доктором Перальтой и Мажордомшей Эльмирой.
307
Мазаньело (1620–1647) — итальянский рыбак, вождь народного восстания в Неаполе, направленного главным образом против испанского господства, был провозглашен правителем Неаполя. Погиб от руки подосланных испанцами убийц.