И всё же ей с раннего детства не хватало тепла. Мать возвращалась домой слишком поздно, и, за приготовленным маленькой дочерью ужином, иногда рассказывала о своей юности или чертила угольком на столе иероглифы. Затем они вместе ложились в кровать. Уставшая женщина засыпала мгновенно, а Юцин ещё долго рассматривала её некогда красивое лицо, покрытое теперь сетью тонких морщин. Далёкие звёзды с любопытством заглядывали в окно их покосившейся хижины, в воздухе пахло отсыревшими досками, а на душе лежала необъяснимая грусть. Всё, что ей оставалось, — тихо шептать спящей матери о своём одиночестве.
— А-Цин, — однажды обратилась к ней мама. — Я сожалею, что не могу всегда быть рядом с тобой. Простишь меня за это?
— Я тебя не виню, — девочка прижалась щекой к её шершавой ладони. — Ты трудишься ради меня.
Она действительно никогда её не винила. Хотя они жили бедно, девочка ни в чём не нуждалась. Юцин любила маму всем сердцем, однако самым близким для неё человеком по воле судьбы стала Гунъи.
Юцин, проводившая практически всё своё время за ведением домашнего хозяйства, привыкла оставаться одна. Никто не спрашивал, что она чувствует, не просил рассказать о самых сокровенных мечтах и не делился своими. Словно растущая на голой скале одинокая вишня, она с сожалением смотрела туда, где простиралась долина других цветущих деревьев. Она бы хотела жить среди них, но, увы, между ними лежала целая пропасть. Кора маленькой вишни постепенно твердела, защищая её от сильного ветра и ледяного дождя, а сама она вскоре перестала тянуться ветвями к долине.
Всё изменилось после встречи с Гунъи. Когда ранним утром Юцин обнаружила под дверью письмо, над головой рассеялись свинцовые тучи, и нежные лучики солнца растопили на стенках души пока ещё тонкий слой льда. Она больше не была одинока.
Гунъи раз в несколько дней присылала ей письма. С замиранием сердца Юцин расправляла бумагу и долго-долго, точно смакуя каждое слово, читала истории лучшей подруги. Она писала ей о загадочных просветлённых, способных затмить своей красотой луну и звёзды, о священной горе Лаошань, покрытой цепью чистейших озёр. Гунъи рассказала ей о своей главной мечте сделать мир чище и лучше, изгнав всё существующее в нём древнее зло. И, самое главное, в каждом письме она задавала вопрос, который важно было услышать Юцин.
«Как ты?»
Эти два слова разгладили измятый листок её озябшей души. Шесть лет подряд она грелась в лучах заботы своей лучшей подруги. Общение с ней, как и дыхание, стало неотъемлемой частью жизни Юцин. Уединение, сковавшее её надежды и сны, бесследно рассыпалось, а мгла, душившая с детства, отступила назад. Она знала: если весь мир от неё отвернётся, Гунъи будет всегда на её стороне. Не бросит, не упрекнёт в несовершенстве характера и безусловно поддержит.
Достаточно слышать пару ласковых слов всего от одного человека, и вера в добро никогда не покинет. Брошенный всеми ребёнок, замкнувшийся в своём холодном и равнодушном мирке, однажды научился мечтать. Однажды прямо на его глазах, подобно старым ветвям давно заброшенной яблони, расцвело его будущее. Печаль одинокого прошлого осталась позади.
«Гунъи, я должна кое в чём признаться тебе. Я хотела поделиться с тобой этим раньше, но ты же хорошо меня знаешь. Любые слова не стоят того, чтобы в них верить, пока они не станут реальностью. Теперь, когда у меня получилось, когда я ступила на дорогу к мечте, я могу обо всём рассказать. Надеюсь, ты сможешь понять меня.
Ты так много писала мне о просветлённых и бессмертных, о демонах и богах, что я начала сомневаться: а не учишься ли ты в какой-нибудь особенной школе? К примеру, в Чуньцзе. Благодаря тебе, думаю, я смогу там без проблем ориентироваться. (Конечно, если только туда попаду). Ты знаешь о горе Лаошань даже больше, чем я о собственной матери. Ну что, ученица школы Чуньцзе, чистая, как озёрные воды, я раскусила тебя? Ха-ха. Хотя, если бы это было действительно правдой, я бы давно уже знала.
Гунъи, ты постоянно просишь не беспокоиться, но как я могу за тебя не бояться? Ты прикована к постели этой болезнью несколько лет. И я прекрасно понимаю, что ты что-то скрываешь. Гунъи, скажи правду: насколько всё плохо? Неужели не знаешь, что я не смогу жить без тебя? Ближе тебя у меня нет никого. Ты — моя дорогая сестричка, о которой я всегда буду заботиться.
Впрочем, можешь не отвечать. Решение принято, и поздно возвращаться назад. Да и мама моя совершенно не против. Она будет рада, если сможет гордиться мной.
Гунъи, я решила стать просветленной. Уже как год я сама практикуюсь и, кажется, готова к тому, чтобы двигаться дальше. Недавно я услышала о наборе учеников в школу Чэнсянь. Наверное, судьба ко мне благосклонна, раз подарила шанс добиться большего. Правда я не стремлюсь стать бессмертной. Мне чужды боевые искусства и запах пролитой крови. Твой благородный порыв — наказать всё плохое — достоин похвалы, но я, увы, не такая.
Стыдно признаться, но мне нет дела до несчастий окружающих людей. Всем в этом мире плохо, Гунъи. Моей брошенной маме, мне и тебе. Все мы страдаем. Наверное, в этом и заключается жизнь. Сколько ни пытайся бороться со злом, оно никогда не исчезнет, не покинет людские сердца. О справедливости, в которую ты искренне веришь, не может быть речи. Невозможно очистить от скверны весь мир.
Как не существует в чистом виде добра, так и нельзя всех подряд осчастливить. Поэтому я хочу сделать всё возможное, бросить все силы на то, чтобы счастливы были хотя бы мои близкие люди. Я не могу забыть о тебе и броситься лишь на защиту этого мира. Я не могу думать об этих призрачных ценностях, когда мой самый близкий человек умирает. Разве не была бы я лицемерной, поступай я иначе?
Гунъи, я стану целителем и смогу тебя вылечить. Моих сбережений не хватит на то, чтобы купить тебе лучшее лекарство, и уж тем более не хватит для оплаты услуги целителя. Поэтому я им стану сама. Гунъи, благодаря тебе у меня появилась настоящая цель. Как яркая звёздочка, она освещает мне путь.
Я тебя вылечу. Только дождись меня, ладно?»
В тот день, когда Юцин совершала обход, насмешница-судьба окунула её с головой в волны отчаяния, заставила в них захлебнуться. Огонь, согревавший долгие годы, внезапно погас, и едкий дым, поднимавшийся от угасающих углей, отравил все былые мечты.
Они прибыли в поселение, расположенное в двухстах ли от Тайшань, на мечах. Старшая соученица, заметив, что у Юцин нет оружия, великодушно пригласила её на свой изящный модао. Всю дорогу девушка наслаждалась полётом и представляла, как кинется на шею подруге. Какая разница, насколько опасна болезнь. Разве можно не обнять человека, которого не видел целых шесть лет?
Опустившись на землю, Юцин растерялась. Кончики пальцев на руках и ногах будто обожгло калёным железом. Сердце на миг замерло, поток воздуха в горле покрылся морозными иглами. Оцепенела каждая клеточка тела.
— Похоже, мы опоздали, — прошептал кто-то в смятении.
Слова скользнули по сердцу острым ножом, распороли давно зажившую рану. Девушка вздрогнула и сделала пару шагов по занесённой пеплом дороге.
«Юцин, со мной всё будет в порядке».
Впитавшись в полуденный зной, в воздухе стоял запах невыносимых страданий. Куда ни взгляни, всюду обугленные стены домов. Сажа погребла под собой сухую траву и деревья, толстым слоем легла на уцелевшие крыши. В звенящей тишине мёртвых улиц чудился чей-то душераздирающий крик.
«Холодает. Юцин, одевайся теплее».