Подобные мысли немного развеселили Тома, но он нахмурился, когда, слабо толкнув стекло, понял, что окно было открытым.
Сильнее налегая на него, Том сделал рывок и полностью обхватил подоконник, забрался на него и осторожно перекинул ноги внутрь комнаты, а после тихонько спрыгнул, почувствовав под ногами пол.
Его цепкий взор быстро оглядел комнату: с его ухода в ней ничего не изменилось, разве что постельное бельё было свежим, а на столе стояла пепельница, в которой лежали два окурка. Том медленно прошёл к столу и поднял пепельницу, чтобы разглядеть, какой марки сигареты, но тут же выронил, вздрогнув от голоса, раздавшегося за спиной:
— Опаздываешь.
Том резко обернулся и раздражённо прикрыл глаза, передёрнув желваками, когда увидел Долохова.
— Твою мать, Антонин, какого чёрта?..
Он тихо засмеялся и выпустил сигаретный дым изо рта.
— Тоже рад тебя видеть, — как-то тепло отозвался Долохов и затянулся сигаретой.
Честно, Том был искренне рад его встретить, испытал огромное облегчение, видя его насмешливую улыбку, вечно торчащие из-под плаща белоснежные манжеты, которые он имел привычку постоянно поправлять, и шляпу по старой моде юных лет, с которой он не расставался, если собирался куда-то уходить. От него тянуло дорогим виски и мятной конфетой, выглядел он слишком свежо, что наводило на мысль: живёт с превеликим удовольствием, — даже не скажешь, что когда-то он много лет провёл в тюремной камере.
Антонин достал портсигар и любезно протянул Тому, который, прежде чем взять, озабоченно спросил:
— Где они?
— Только пришли. У нас есть с тобой немного времени, пока его нет.
— Где он? — подкуривая сигарету, спросил сквозь фильтр Том.
— За границей. Нашёл Гриндевальда, — легко ответил тот, а Том испытал странное ощущение, как будто бы всё это время, размышляя над загадками Дамблдора, он вёл диалог в голове не сам с собой, а постоянно обсуждал наболевшие темы с Долоховым, как в давние времена.
Он говорил так, словно знал все его мысли, все рассуждения, знал, что Тома волнует, что он знает и что собирается делать. Может быть, настал тот самый момент, когда Антонин готов сам всё рассказать?
— Зачем ему Гриндевальд? — спросил Том и затаил дыхание.
— Брось, не говори, что ты не додумался, — отозвался тот, отворачиваясь к креслу.
— Я хочу услышать это от тебя, — жёстче, чем нужно, потребовал тот, пристально глядя на собеседника, который присел в кресло и с удобством откинулся на спинку.
Антонин показал широкую улыбку и втянул в себя дым.
— Конечно, ты хочешь убедиться, что я знаю, о чём говорю и что делаю. Хорошо, пусть будет по-твоему, у тебя мало времени, хотя я не прочь был бы ещё немного поиграть, — на несколько мгновений он замолчал, откашливаясь, затем более приятным голосом продолжил: — Сейчас, в эту самую минуту, он пробирается в камеру к Гриндевальду, чтобы узнать, кто следующий владелец Бузинной палочки…
— Это Дамблдор, верно? — перебил его Том, чувствуя, как начинает гореть лицо.
— Верно…
— Значит, она существует и должна быть похоронена с ним и…
— Остановись, Том, — мягко перебил его Антонин, плавно махнув рукой, а после принялся поправлять белую манжету на рукаве. — Она тебе не нужна, понимаешь?
— Почему?
— Я тебе всё объясню, только давай начнём не с Бузинной палочки. Забудь пока о ней. Она не важна тебе, как и то, что сейчас будет происходить внизу.
— О чём ты? Что будет происходить? — насторожился Том, делая небольшой шаг к Антонину, который выглядел ну слишком спокойно и даже довольно.
И как будто в ответ на его вопрос внутри что-то жутко защемило, пронзая словно острым кинжалом, который пытался выпотрошить все внутренности. Стало больно и ужасно неприятно, магия зазудела, желая выскользнуть и воссоединиться с кусочком, который ему уже не принадлежит, — он был где-то рядом, трепетно сигнализируя, что без него слишком плохо.
Том невольно положил ладонь на грудь и опустил голову, словно пытаясь перебороть изжогу, в то время как Долохов пристально наблюдал за каждым его движением, а затем вкрадчиво произнёс:
— Беллатриса довольно сурова к своим пленникам, но не беспокойся — с ними ничего не произойдёт, пока его нет.
— Беллатриса жива?
— Вполне, только выглядит неважно.
— Откуда ты всё знаешь? — поморщившись от боли, спросил Том, поднимая взгляд на Антонина.
— У тебя есть догадки?
— Прекращай с играми: я не в том состоянии, чтобы…
— Я хочу всего лишь понять, до чего ты дошёл. Это очень важно, ибо было необходимо, чтобы ты максимально ничего не знал, — объяснил тот, подпирая щеку ладонью на подлокотнике кресла.
Том передёрнул желваками, отвёл взгляд в сторону и, чувствуя раздражение от горящих ощущений магии, как можно спокойнее ответил:
— Важно, потому что в этот момент стало важным узнать результаты этой временной петли, верно? Потому что очень скоро всё закончится, а я могу не успеть описать в письме ту информацию, что попадёт к тебе в юности, когда я вернусь в своё время, не так ли? Я додумался до этого давно, Антонин: написать тебе письмо, — Том на несколько мгновений приложил руку к правой части груди, показывая, что там оно находится, — я не только додумался, но и подтвердил свои догадки. Августус Руквуд рассказал мне, что именно ты пробил секретность аврората, что именно ты был под оборотным зельем и что ты тогда наложил заклятие подчинения на Тонкс. Ты знал, что в первый день моего прихода я пойду к Лестрейнджам — ты ждал меня там. Это ты пробил оборону школы так, что почти некому было её защищать, а в тот момент я вышел на Тонкс, которая любезно согласилась пропускать незнакомца в замок. Ты всё время мне лгал, Долохов…
— Впечатляюще, правда? — усмехнулся Антонин, снова принявшись поправлять манжету.
— Ты… — Том запнулся, не зная, что он чувствует по этому поводу, разрываясь между злостью и восхищением, затем прикрыл на секунду веки и, заглянув в тёмные глаза волшебника, протяжно выдохнул: — Это было очень профессионально. Твои навыки довольно мастерские, но, тем не менее, я всё равно многое узнал!
— Я промахнулся с Руквудом. Не думал, что ты от него что-то узнаешь.
— Ты неплохо его запугал, — невесело отозвался Том, потушив окурок и скрестив руки на груди.
— Как он обхитрил меня?
— Не уверен, что это та информация, которую тебе следует знать.
— Здесь, когда почти всё уже свершилось, я имею право знать, а вот следует ли написать тебе это в твоём очередном письме — решай сам, — улыбчиво отозвался Антонин, принявшись доставать новую сигарету.
Том некоторое время молчал, затем ровным тоном, борясь со внутренним ужасом Гермионы, заговорил:
— Он написал сам себе записку, догадавшись, что ты придёшь за ним. После того, как ты вычистил его воспоминания, он наткнулся на письмо, отправленное самому себе же, и из тех строк поведал мне информацию, которую оставил.
— Чёртовы шпионские замашки, — выругался Долохов и затянулся сигаретой.
— Он работал международным агентом у правительства, забыл? — нахмурившись, спросил Том, опустив руки в карманы. — Почему я не должен был ничего узнать?
— Потому что в прошлый раз ты знал всё, и каждый раз ты просил в письме меня рассказать тебе о грядущих событиях. Ранее ты знал всё сразу же, и знаешь что случилось?
Том вскинул брови, ожидая ответа.
— Ничего.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего не происходило, ничего не менялось. Ты верно двигался всему написанному, не меняя ничего, и в последний раз ты додумался до того, что в следующей петле ты не должен ничего знать. Ты не должен знать ни события, ни их последовательность — ничего из того, что написано тобой в письме. И теперь, когда ты впервые ничего не знаешь и прожил этот год по наитию, всё сдвинулось с мёртвой точки.
— Как ты это понял? — затаив дыхание, быстро спросил Том, жадно желая услышать ответ.
— Я заметил первое расхождение с той петлёй — уродство Лестрейндж. В тот раз ты не встретил её возле школы, Грейнджер не побежала за Поттером, когда Снейп и Малфой убегали прочь, потому что в тот раз вас там попросту не было — вы пришли позднее, когда всё закончилось. Это был первый сигнал о том, что в отличие от предыдущей реальности, в этой что-то изменилось, однако я не спешил к тебе, потому что, мне казалось, этого было слишком мало, чтобы точно быть уверенным: всё не повторится снова. Я принялся ждать, выполняя ровно то, что было описано тобою в письме. Честно говоря, твои домыслы, изложенные там, навеивали сомнения, потому что решиться на ещё одну петлю и попробовать прожить её, ничего не зная, и возложить всю разгадку лишь на то, что события должны измениться, — звучит как-то странно и сомнительно. Но я выполнил всё то, что ты от меня хотел. Я ждал десятки лет того дня, когда встречу тебя и своими глазами смогу убедиться, что листы пергамента, исписанные твоим почерком, не были чьей-то злостной шуткой, которая отравляла постоянно мои мысли всю жизнь. Честно? Я всё равно обомлел, когда увидел тебя в гостиной Лестрейнджей. Даже захотелось, чтобы это было сказкой, но никак не тем, что я видел.