— Здесь вполне уютно, — слабо улыбнулся Гарри, пересекая порог комнаты следом за подругой и внимательно разглядывая обстановку квартиры. — Как раз две комнаты: одна для тебя, а другая для меня. Уверена, что твои родственники не вернутся?
— Это квартира бабушки, а она умерла, после чего квартира стала принадлежать маме. А ты сам знаешь, где мои родители, — безжизненным голосом отозвалась Гермиона, поворачиваясь лицом к Поттеру. — Так что располагайся с удобством. Надо будет что-то придумать с едой…
— Только не говори, что ты собралась в магазин — на тебе лица нет! Тебе следует отдохнуть и…
— Гарри, не надо со мной нянчиться, как с ребёнком. Мы потеряли всё, что у нас было: ни палатки, ни лекарств, ни вещей. Так или иначе, нам придётся выбраться из дома, хочешь ты этого или нет. И чем быстрее это произойдёт, тем лучше будет для нас, — твёрдо возразила Гермиона и, скрестив руки, прошла мимо друга к выходу из комнаты.
Всё это время Том стоял, облокотившись о столешницу, понурив голову, и вслушивался в разговор в гостиной, и когда заметил Гермиону, немного встрепенулся.
— Хорошо, но в магазин пойду я, — появился из комнаты Поттер, догоняя подругу, чтобы видеть её.
— Как пожелаешь…
— Гермиона, ты же поняла, где находится чаша?
— Сейф Лестрейнджей, — кивнула она, почему-то испытывая такое откровенное безразличие ко всему, что даже Том не совсем понимал, что с ней происходит.
— Нам нужно придумать, как попасть туда и…
— Гарри Поттер, ты шутишь? — с тенью ядовитой насмешки воскликнула Гермиона и засмеялась. — Как ты собираешься попасть в Гринготтс?
— Твой пессимизм мне не нравится, — немного подумав, отозвался Поттер, слегка нахмурившись.
— Это реализм, Гарри, — устало отозвалась та, и любой намёк на смех в голосе исчез, словно его и не было.
Том немного отступил в сторону, чтобы лучше видеть лицо Гермионы, замечать её эмоции, которые, по ощущениям, ему совсем были не понятны. Да, явно среди всего внутри её разрывала прожигающая ненависть, которая словно вырезала на лбу страшное слово «месть», но что это за отчуждённость?
Она выглядела так, как будто ей стало абсолютно всё равно.
Что она надумала или какие мысли вертятся сейчас в её голове, впуская в кровь отравляющий яд мести, которая почему-то не трепещет чувства Тома, чтобы притянуться к ней и загладить их?
— Там, в подвале, был мистер Олливандер и Полумна, — тихо заговорил Гарри. — Они просидели не один месяц.
Он ждал, когда Гермиона что-нибудь скажет, но она отвернулась к столешнице, схватила чайник, чтобы налить воду, и спустя несколько мгновений спросила:
— Что-нибудь узнал от них?
Поттер нахмурился ещё сильнее, обошёл Гермиону, чтобы поймать её взгляд, и, коснувшись плеча, спросил:
— Что с тобой, Гермиона?
— Ничего, — тут же сдавленно отозвалась та, и в этот момент Том почувствовал, как что-то слишком мощное и тяжёлое пытается пошатнуть её опоры и ворваться, как смерч, внутрь.
— Почему ты не спрашиваешь: что с ними?
— Что с ними? — эхом повторила его вопрос Гермиона, по-прежнему не глядя на друга, ставя чайник кипятиться.
Поттер тяжело вздохнул и на несколько мгновений прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями, затем снова положил руку на плечо подруги и начал говорить:
— Гермиона, я знаю, что Лестрейндж тебя…
Та резко вздрогнула, отшатнувшись от Поттера, посмотрела наконец ему в глаза и, не сдержав себя, закричала:
— Ты ничего не знаешь, Гарри! Не говори, что ты знаешь! Тебя не пытала эта сука!..
У Поттера чуть ли глаза на лоб не полезли, когда он услышал, как та начала браниться, всплёскивая руками, а Том едва подавил желание по велению магии оказаться рядом с ней, чтобы подавить начинающуюся истерику: внутри неё треснули опоры, и реки ненависти и боли хлынули в душу, заполняя все внутренности гнилой водой.
—…эту тварь я уничтожу собственными руками!..
— Гермиона! — бросился к ней Поттер, серьёзно обеспокоившись, однако та со всей силы оттолкнула его.
— Не трогай меня! Ты совсем ничего не знаешь! Не знаешь!..
Она тут же спрятала ладонями глаза и отвернулась, закусив палец, чтобы не закричать и не броситься в слёзы.
— Гермиона, я… — осторожно начал Гарри, полностью поражённый происходящим, но больше не решился к ней подойти.
— Оставь меня, — грудным голосом потребовала та, затем тряхнула копной волос, запрокинув голову назад, словно заставляя слёзы закатиться обратно, и резко бросилась в спальню.
Поттер простоял некоторое время неподвижно — Том видел, как шестерёнки в его мозгу лихорадочно крутились, что-то соображая, — затем он вытащил из своего мешочка мантию-невидимку, медленно прошёл к выходу из дома и, обернувшись в сторону спальни, крикнул:
— Я добуду еду. Скоро вернусь.
Гермиона ничего не ответила, и Гарри толкнул дверь и вышел на улицу.
Как только в доме повисла тишина, Том тихо прошёл к спальне и зашёл внутрь, увидев Гермиону, стоящую напротив окна. Со скрещенными руками на груди она смотрела на улицу сквозь белоснежный тюль, сдерживая в стеклянных глазах слёзы, и что-то шептала себе под нос — совсем как в тот раз, когда узнала, что Поттер является крестражем и не могла свыкнуться с этой мыслью.
Том тихо запер дверь в комнату, снял дезиллюминационные чары и поравнялся рядом с Гермионой, также посмотрев на улицу, полностью копируя её позу.
Он не знал, откуда в нём берутся знания о психологии человека, но почему-то во всех ситуациях прекрасно видел, как следует поступить, чтобы добиться от человека того, что ему было нужно. Том был абсолютно уверен, что бессмысленно бросаться к Гермионе с утешениями, более того, она точно отказалась бы от его тепла, пребывая в объятиях обжигающей ненависти и боли.
Это явно не то, что ей нужно.
Поэтому он оставался неподвижным, ожидая, когда та заговорит первой — обычно люди, пребывая в долгом молчании, всегда говорят в первую очередь то, что их больше всего беспокоит.
Прошло несколько минут, и Гермиона наконец поднесла ладонь к лицу, вытирая оставшиеся слёзы, а затем повернула голову к Тому и с лёгкой улыбкой произнесла:
— Я не понимаю, что происходит со мной.
Том ничего не ответил, лишь так же повернул к ней голову, продолжая хранить молчание. Тем временем Гермиона обняла себя руками и спустя несколько мгновений продолжила:
— Знаешь, это было больно и… мне показалось, что вся жизнь пронеслась перед глазами. Знаешь, что я вспомнила?
Взгляд Тома стал вопросительным, и он немного больше повернулся к ней, опуская руки вниз.
— Я вспомнила, какой я была до того, как встретила тебя.
— Крестраж или меня?
— Тебя, — тихо отозвалась Гермиона и немного отвернулась, отводя глаза. — Я ожидала чего-то плохого от тебя. Не это.
— И тебя это расстраивает?
— Нет, наоборот. Я рада, что вышло всё именно так, хотя казалось это невозможным. Однако я буду честна с тобой: как же я хотела бы, чтобы ничего из этого не было.
— Почему?
— Это больно, Том, — грустно сообщила Гермиона и с искажённой улыбкой посмотрела в тёмные глаза. — Мне кажется, словно из меня вырвали какой-то кусок — очень важный и как будто бы бесценный — и вместо него вставили что-то другое, совсем противоречащее предыдущему. И это всё какое-то чужеродное: оно постоянно думает и ведёт себя так, как я бы не смогла.
— У тебя шок, Гермиона.
— Наверное, ты прав, но вряд ли ты сможешь понять то, что я пропустила через себя. Я не знаю, как это объяснить, но… мне кажется, как будто я что-то потеряла. Мне настолько плевать, что будет дальше, и сейчас во всём этом я даже не вижу смысла. Я не вижу смысла в том, что мы ищем и уничтожаем крестражи, потому что Гарри — крестраж, и, выходит, его тоже нужно убить. Искать крестражи, чтобы спасти свою шкуру на случай, если у нас что-то не получится? Как, по-твоему, я буду вообще жить? Я потеряю и последнего друга, и тебя — не это ли худшая жизнь? Разве ты не понимаешь, что моё существование станет бессмысленным?