Том замирает и чувствует, как импульсы магии готовы сорваться и проникнуть в кожу Гермионы, чтобы больно ужалить её нервы, запустить яд и прогнать его в крови до самых мельчайших капилляров, но пока продолжает смотреть в тёмные глаза, взгляд которых становится умоляющим. Плотная тень становится ближе, она уже дышит ему в спину — Том чувствует её всем нутром, готовясь быть окутанным ею, — треск тока учащается, а комната начинает постепенно сливаться в бесформенные оттенки, позволяя фокусироваться только на расширившихся глазах волшебницы. Несколько мгновений он, наслаждаясь напряжением и уплотнённым воздухом, соблазнительно подрагивающим невидимыми искрами, сдерживает тепло, прежде чем его коснётся бархат невидимого существа, а затем сдаётся и поглощает в себя превосходство стихии, резко хватая Гермиону за плечи, впиваясь во влажные губы и срывая с них мерцающую нить, осветившую их обнажённые тела. Она вздрагивает и томно вздыхает, закатывая глаза, в которых пропадает появившееся отражение загоревшихся белых огоньков, а после ослабляет хватку на груди Тома, обессилев.
И движимый мощной энергией он грубо отталкивает её вбок, отчего она валится на постель, возвышается над ней сверху и задрожавшими зубами вонзается в нежную кожу обнажённой части груди, вызывая болезненный вскрик Гермионы. Она лениво пытается отодвинуть его, но Том с неконтролируемым упрямством принимается изучать губами обнажённое тело, срывая лиф и ощущая, как её липкие пальцы стали динамично сминать ему волосы и плечи, словно сдавшись напору. От прикосновения к груди она начинает биться под ним, как от разрядов тока, закусывая губу и сдерживая в себе судорожные всхлипы, но всё же они проскакивают вопреки её желанию, разбавляя оглушающий треск высоковольтного напряжения, в котором тонут сладкие стоны и тяжёлое дыхание. Он пронзает её теплом, ласкает языком и наслаждается тем, как странно и отдалённо слышит своё имя, которое слетает с пересохших губ Гермионы вперемешку с томными вздохами. Его начинает потряхивать от мелодичности тона, и он перестаёт покрывать кожу губами, притягивается к ошеломлённым от испытываемых ощущений глазам и зарывается в пушистые волосы, с протяжным вздохом погружаясь в нестерпимый огонь волшебства, улавливая раскалённые потоки лавы, прожигающие их двоих от невыразимых ощущений. Машинально он снова погружается в исследование миловидного лица, вычерчивая невидимые узоры, а она пытается поймать его улыбчивые от эйфории губы, но не может, после чего Том чувствует, как её пальцы расправляются со штанами, расстёгивая их так быстро, что он не успевает предотвратить её замысел. Её торопливость смешит, и словно в отместку он проникает ладонью к ней в джинсы, заставляя Гермиону выгнуться и прижаться ближе, опуская сладострастный судорожный вздох ему в глаза. Она начинает дрожать телом, и сквозь импульсы шалящего тока Том слышит постукивание её зубов, замечает, как линия её губ искривляется в странном очертании, выражающем нестерпимую пытку эмоций, пронзающих его насквозь истомой. Она не сдерживается и выдаёт приглушённый протяжный стон, больно вонзив ногти в его кожу, а затем распахивает глаза и ищет его взор, жадно припадая к тонким губам.
Том не может больше сдерживаться от жара прожигающей лавы, сцепившую их сердца в горячем танце, потому отстраняется от Гермионы, мгновенно снимает с неё оставшуюся одежду, сбрасывает всё с себя, возвращается обратно к притягательным губам и двумя пальцами входит в неё, собирая изобилие влаги дрожащей в истоме Гермионы. Она снова впивается ногтями в его кожу и закусывает себе губу, протыкая до крови, отчего Том чувствует солоноватый привкус на языке и ласкает рану нежным поцелуем, приоткрывая слегка припухлые губы, с которых снова начал вырываться горячий стон.
Ему хочется, чтобы она не сдерживала себя, полностью отдаваясь его ласкам, потому сильнее надавливает пальцами, тем временем закусывая ей губу, и из глубины её души вырывается ещё один протяжный судорожный всхлип, который он ловит ртом с невыразимым превосходством, словно это награда за её поражение в игре их тел. Её голос вновь приглушённо вмешивается в треск тока, нашёптывая его имя и желание покончить с этим, но Том остаётся непреклонным, наслаждаясь исступлением от испытываемой ею эйфории, которая стремительно превращалась в сладкую пытку, что невозможно выносить.
И она решает схитрить, прикасаясь к его члену, теперь в нём вызывая ответную дрожь и желание закусить губу, чтобы не выпустить стон, однако это происходит так неожиданно, что Том судорожно выдыхает и на секунду закатывает глаза, захлёбываясь в нестерпимой истоме, разрывающей его сущность на части. Он не сразу понимает, как долго звучит его протяжный рык, и только после останавливает его, закусывая губу, но Гермиона уже смотрит на него, как на побеждённого, продолжая поддерживать его эрекцию горячим касанием ладони, заставляя метаться между желанием, чтобы она отпустила член и освободила его от пытки или с головой погрузиться в нестерпимую негу, сводящую с ума и заставляющую кровь кипеть, прожигая вены от нещадной эйфории. Его тело на некоторое время становится словно парализованным, погружаясь в пучину захлёстывающей истомы, в которой лицо разглаживается, обнажая покорность настигнувшим чувствам, и, насладившись очарованием выгнутых в блаженной улыбке тонких губ, Гермиона отпускает член, прижимает Тома к себе за шею и выгибается к нему. Он тут же сдаётся, покорно входит в неё, и оба судорожно выдыхают, переплетая непослушные пальцы и крепко сжимая влажные ладони.
Всё кругом становится чёрным пятном, в котором Том на ощупь улавливает горячие губы и вытягивает из них белоснежное мерцание, поглощая безудержную магию, начиная размеренно двигаться внутри узкого набухшего от возбуждения влагалища, плотно сдавливающего его стенками. Кажется, ток буквально пробегает по позвоночнику жгучим разрядом, отчего его начинает трясти и приходится снова кусать уже и так истерзанные губы, чтобы не закричать, предпочитая этому задыхаться. Гермиона подносит к себе свободную ладонь к лицу и закусывает пальцы, на что Том усиливает толчки, сдаваясь во власть протяжных стонов, обрушившихся на комнату, а затем убирает её ладонь, заставляя женским гортанным вздохам звучать в унисон его. Гермиона начинает выгибаться ему навстречу, обхватывая его тело бёдрами и скользя по намокшей от пота груди ладонью, заглядывает ему в белоснежные зрачки, и Том в эйфории наблюдает, как растерявшийся и ошеломлённый взгляд буквально пожирает его восхищением, выражая полное подчинение любому его жесту. Он прижимает к её губе большой палец, касаясь острых зубов, и проводит им по линии, собирая влагу, а после прижимается к ним своими губами, вдыхая в неё свою сумасшедшую привязанность и невыразимое желание обладать ею. Внутри всё выворачивает чёрт знает как и зачем, из-за чего его движения ускоряются, а тело вжимает Гермиону в постель, словно желая в ней раствориться, на что та так же крепко обвивает его руками в ответ и жмурит глаза от глубоких толчков.
Чёрт, она так хороша, что из неё хочется лепить фигурки, выгибая очертания намокшего тела под разные совершенные формы, сменяя одну за другой. Её горячее дыхание кажется единственным воздухом в комнате, и он жадно глотает его, вонзая липкие пальцы в пушистые локоны, ритмично сжимая и разжимая их. Он немного отстраняется от лица, желая, чтобы Гермиона смотрела ему в глаза, и улавливает её взор своим вожделеющим, не отпуская из власти очарования своего белого мерцания. Ей приходится больно сглатывать и рассыпаться вновь и вновь на тысячи мелких осколков, которые Том каждый раз постоянно собирает в той конструкции, которой ему хочется, превращаясь в образ дьявола, не выпускающего её из неукротимой истомы, ведь ей уже хотелось сдаться.
Он тешит её озорными и насмешливыми улыбками, дразнит губами и заставляет всё тело напрячься натянутой струной, с которой вскоре должен сорваться последний звон. Его движения немного замедляются и превращаются в проникновенные удары, от которых у Гермионы сбивается дыхание, а бёдра до боли начинают сжимать его тело, ввергая ту в ещё большую агонию, в которой она непрерывно судорожно кричит и задыхается, царапая кожу на его плечах до крови. Том резко вонзается зубами ей в губу и с силой кусает в ответ на свою боль, а после исступлённо запрокидывает голову, снова улавливая чёрный ошеломлённый взгляд, в котором огоньками пляшут его дикие белоснежные зрачки. Её глаза заполняются слезами, вызывая некоторое недоумение, а губы искривляются в странной улыбке, с которых вырываются смешки, после чего Том чувствует, как её мокрые стенки так сильно сужаются от набухания, что становится невыносимо горячо, как в аду, и в следующую секунду ощущает слишком много влаги, которая беспрепятственно вытекает наружу, а всё тело Гермионы поддаётся необычной конвульсии. Она томно закатывает глаза, и Том тут же обхватывает её губы, чтобы поймать самый сладкий и заключительный в её партии стон, так тонко и протяжно звучащий, словно это самая последняя высокая нота, после которой порвётся струна. Он чувствует невозможный жар, закусив губу, кончает вслед за ней и вытаскивает из последних сил мерцание с дрожащих губ, глухо вздыхая и поддаваясь собственной дрожи.