— Предположений? А что, описания налета и участников преступной группы вам мало? — кажется, Бодров по-своему тоже защищал Лешку.
— Мало.
— Хорошо. У Евстифеева было предположение, что у налетчиков есть свой человек в банке, который и сообщает им о перемещении крупных партий денег.
«Свой человек в банке, — подумал Ровнин. — Ну, для этого не надо быть гением».
— Вам и этого мало? — сказал Бодров.
— Мало. Мне — мало. Понимаете, Сергей Григорьевич! Понимаете: не мог такой человек, как Евстифеев, ничего не раскопать.
В комнате наступила тишина, и, верней всего, потому, что такой разговор не входил в программу.
Бодров поднял брови:
— Вы что — хорошо его знали?
— Да, — сказал Ровнин. — Он…
Ровнин остановился. Не нужно деклараций. Не нужно объяснять Бодрову, кем был для него Лешка. Собственно, что он может ему сказать? Что Евстифеев был для него другом? Но сказать это Бодрову — значило вообще ничего не сказать. Во-первых, Алексей Евстифеев был для него больше чем другом. А во-вторых. Во-вторых, Лешка был Лешкой. Но объяснить это кому-то невозможно. И говорить сейчас об этом — лишнее.
— Ну, как? — спросил Бодров. — Вижу: знали его больше чем просто по службе?
— Да. Я… Я его очень хорошо знал.
Бодров тронул первую папку:
— Вы как — все здесь просмотрели?
— Все. Но третью и четвертую папку я не смотрел.
— Третью и четвертую, — Бодров усмехнулся. — Так вы тогда самого главного не видели, Андрей Александрович. Записей.
— Записей?
— Да, — Бодров раскрыл третью папку. Порывшись, достал небольшой листок. Пробежал наспех и протянул Ровнину.
Ровнин всмотрелся. Листок был нелинованным, маленьким, вырванным из самого простого карманного блокнота. Такие блокноты, стоящие копейки, с картонной обложкой, покупают обычно «на раз». Чтобы, использовав, потом без всякой жалости выбросить. Записей на листке было немного. Первый листок был исписан примерно наполовину мелким и неразборчивым Лешкиным почерком.
— При нем нашли блокнот. Так вот, там был заполнен только первый лист. И еще четыре — под рисунки. Читайте, читайте.
Ровнин стал просматривать записи, сделанные на листке, и ощутил холодок. В общем-то, ничего особенного здесь не было. Но он знал Лешку и знал, что зря такие вещи Евстифеев писать не будет. Ровнин сразу понял, почему этот листок лежал в дополнительных материалах. Другого места для него и не могло быть. Собственно, разобрать эти закорючки не составляло особого труда. А разобрав даже часть, можно было без труда понять: то, что здесь записано, не может относиться к фактам. Все это может относиться к «выдумкам». К тому, что на служебном жаргоне принято называть идеалистикой. Но Ровнин отлично знал, что Лешка никогда не занимался идеалистикой. Было ясно, что эти записи Лешка делал для себя, а не для постороннего чтения. Фразы даже после расшифровки шли друг за другом без всякой внутренней связи. А то, что все это вообще было здесь написано, доказывало только одно: Лешке было трудно, страшно трудно. И он вынужден был — по этим записям — или сомневаться, или — лезть напропалую.
«Ш» — приз. кор. Если инт. б. — то туп. исп.?
ул. Некр. — тих. Выезды 20/VIII: ул. Гог. (оживл.) — 80 т., 2 ч. ул. Мар. (оч. ож.) — 200 т., 3 чел., ул. Сад. (оживл.) — 110 т., 2 ч.
Ост. — мел.(?)
«М» — ст.? раб.? Обиж. судьб. зл. на всех (??).
«Р» — инт.? Авт., сист. — инт.! ИТР! Если — ИТР, тогда «Ш» р. там же.
«Ш»? (!!)
Сист.? Тогда — св. чел. в г/банке? Родств.? Тогда — св.? (!!)
«Д» — ИТР?
Тонк. сист.
Тетя Поля! Пищ. тех.! Св.?»
Эта последняя запись — «Тетя Поля! Пищ. тех.! Св.?» — была обведена.
— Ну что? — спросил Бодров.
— Расшифровали? — вместо ответа спросил Ровнин.
— Расшифровали.
— Легко?
— А что, вы считаете, здесь нужна особая расшифровка?
— Считаю. — Ровнин подумал. Нет. Все-таки, ничего особенного здесь, кажется, не может быть. Хотя ему, например, не до конца ясно, что означают «инт.» и «св.». — Что значит «инт.» и «св.»?
— «Инт.» — вернее всего, «интеллектуальный», «интеллектуальная». «Св.» может иметь два значения. Первое: «свой человек». Второе: «связь».
Все точно. Так, как и предполагал Ровнин. Потому и легко работать с Бодровым.
— А это? — Ровнин показал. — «Тетя Поля! Пищ. тех.! Св.?»
— Скорее всего, «тетя Поля из пищевого техникума». В Южинске, в техникуме пищевой промышленности, действительно работает дежурной по общежитию Полина Николаевна Ободко.
— Значит, она уже проверялась?
Бодров вздохнул:
— Проверялась. Так как сокращение «св.» может означать или «свой человек», или «связь», эта самая «тетя Поля», Полина Николаевна Ободко, была основательно взята в работу Южинским ОУРом.
— А именно?
— Ну, времени прошло сравнительно немного. Южинцы успели проверить все ее связи, знакомства, родственников и так далее.
— Ну и?
Полковник взял у Ровнина листок из Лешкиного блокнота. Просмотрел. Положил на стол:
— Ну и — пока ничего. Боюсь, эта тетя Поля — пустой номер.
Полковник порылся в третьей папке, достал и протянул Ровнину фотографию.
— Она? — Ровнин взял фото.
— Она. Ободко.
С фотографии, наверняка переснятой из личного дела, на Ровнина смотрела женщина лет пятидесяти. Лицо ее было простым, обычным, русским, с гладко зачесанными назад светлыми волосами. «Тетя Поля» подходило к этому лицу идеально. Ее волосы, казавшиеся на фото светлыми, могли быть и седыми. Как обычно на таких фотографиях, губы женщины были сложены в стандартную деловую складку. Впрочем, ни это обычное лицо, ни складка губ совершенно ничего не значат. Но у Лешки против этой «тети Поли» стоят два восклицательных знака. Да еще вся запись обведена кружком.
— Никаких выходов, Сергей Григорьевич?
— Никаких.
— Ну там — отлучек, совпадений?
— Никаких. Ни по поведению, Андрей Александрович, ни по родственным и иным связям. Есть мнение, что она нигде и ни в чем не может быть связана с преступной группой.
— А с Госбанком?
— И с Госбанком.
— А поговорить с ней не пробовали?
— Поговорить…
Бодров надолго замолчал. Пожалуй, даже слишком надолго. Видно было, что полковник, как непосредственно курирующий в ГУУР южинское дело, уже не раз думал об этом.
— Боязно поговорить. А вдруг? Вдруг, Андрей Александрович? Вдруг она как-то с ними да связана?
«Тоже правильно, — подумал Ровнин. — Но с другой стороны, если проверка показывает, что она чиста, с ней надо поговорить. Другого выхода нет».
— Ну а в принципе?
— В принципе можете попробовать, — сказал Бодров. — Как говорится, хозяин-барин.
«И на этом спасибо», — подумал Ровнин. Эти слова полковника он мог считать прямым указанием, что в Южинске ему следует прежде всего заняться тетей Полей. Полковник посмотрел на оставшиеся две папки. Ровнин подтянул их к себе, посмотрел на Бодрова:
— Подождете?
— Конечно.
Ровнин стал не торопясь изучать все, что было в оставшихся папках. Материалов здесь оказалось много, больше, чем в двух первых. Сброшюрованные в несколько стопок копии экспертиз, заключений, справки, другие документы. Все это надо было прочесть. Пока Ровнин просматривал материалы, полковник несколько раз приходил и уходил. Ничего, что показалось бы ему интересным, Ровнин не нашел. Сложив все по порядку, он аккуратно вложил в папки фото и бумаги. Завязал тесемки.
Бодров посмотрел на листок, который остался на столе. Лешкины записи.
— Это вам нужно?
— Да, Сергей Григорьевич, — Ровнин тронул листок. — Нужно. Это единственное, что мне нужно.
— Именно оригинал?
— Обязательно оригинал.
— Может быть, все-таки возьмете фотокопию? А, Андрей Александрович? Ну, возьмите фотокопию. А это все-таки оставьте. Не положено, Андрей Александрович.