— Гадость какая! — согласилась я с Зоей, но «капустник» мне посмотреть хотелось, и даже очень.
Мне хотелось посмотреть на лошадь-Суханова и на Миледи-Митрохину, мне хотелось повидать своих и покрутиться перед ними в новом, только что купленном костюме. Но (такая народная примета) мои желания всегда обратно пропорциональны возможностям: чем сильнее хочется, тем больше появляется помех на пути к желанной цели. На этот раз в роли помехи выступила моя любимая мама. Разумеется, она ничего не имела против меня, но обстоятельства заставили ее внести существенные коррективы в мои вечерние планы. Потому что «случилось ужасное». Мама позвонила мне около двух часов дня, то есть когда до «капустника» оставалось каких-то четыре часа, и сообщила, что ей «очень и очень плохо»:
— Шурик, — мама рыдала, — такой ужас! У нас здесь, прямо рядом с квартирой, повесили щенка.
— И как ты? — Я действительно испугалась. Для маминого сердца подобные сильные ощущения были совершенно необязательны.
— Я — ничего, уже выпила валокордину, а вот он, по-моему, умирает. Шурик! — голос у мамы дрожал. — Это такой кошмар!
— Мамуля, держись, я сейчас приеду.
Приехала я вовремя. Мама в своих переживаниях уже дошла до ручки, ее трясло, цвет лица наводил на мысли о «Скорой помощи», а домашние запасы валокордина, валерьянки, нитроглицерина, бальзама, пустырника, мелиссы и т. д. стремительно иссякали. Дашка, моя старшая сестра, появилась у мамы двумя минутами раньше.
— Шуруп, — это мне, — ты посмотри на нее! — Дашка бушевала. Она вообще считала, что лучшее успокоительное для мамы — это крик, угрозы и грубый нажим. — Щенка повесили! Да, неприятно. Но вот же он — живой, слава богу. Да как ты на свете-то живешь, мам? Посмотри, что вокруг делается! Да, нас окружает жестокий и грязный мир, так что ж теперь, удавиться?!
— Шурик, — жалобно шептала мама, — она меня ругает. Но ты не представляешь себе, какое это было зрелище. Он висит, кричит, задыхается…
— Хватит! — заорала Даша. — Проехали! Теперь вот что, Шуруп, налей маме коньячку, забирай собаку и беги в аптеку за успокаивающими.
По части раздать всем кучу поручений Даше не было равных.
— Даш, а можно в аптеку без собаки? — Чисто риторический вопрос, и всем присутствующим это было очевидно. Но пока я зашнуровывала ботинки в передней, из комнаты неслось:
— Шуруп, ты понимаешь, что при взгляде на щенка у мамы возникают неприятные ассоциации?.. — На этих словах я закрыла дверь и пошла за лекарствами. Одна. Без собаки.
Приведя маму в более-менее нормальное состояние, мы приступили к осмотру страдальца. Он был маленький, грязный и очень печальный. Дышал тяжело, но когда до него дотрагивались, руку непременно лизал.
— Хороший, — сказала Дашка грустно, — возьми его, Шуруп.
— Куда? — Я покрутила пальцем у виска. — Я полжизни в разъездах. С работы прихожу ночью. Возьми ты.
— А я — не ночью? — Дашка работала в крупном банке начальником службы по связям с общественностью.
— А Данила? Он-то дома. — Я имела в виду Дашиного восьмилетнего сына.
— Дома?! — Дашка посмотрела на меня, как на слабоумную. — У него теннис, английский, дзюдо.
— Девочки, — мама, которая лежала на диване, обложенная подушками, и горестно вздыхала, все-таки сочла нужным вмешаться. — Я ни в коем случае не имела в виду предлагать собачку вам. Просто надо подумать, как его пристроить.
— Мама! — Дашка опять повысила голос. — Легко сказать! Это же дворняжка! Сейчас и породистые собаки никому на фиг не нужны. Перепроизводство.
— Но что же делать? — мама опять приготовилась зарыдать. — Не выбрасывать же его! Это не по-человечески.
— Мама! Никто его уже не выбросит. Пристроим. — Дашка сделала мне большие глаза. — Да, Шурупчик?
— Да, Дашенька, — ответила я сладчайшим голосом и в качестве компенсации уставилась на Дашу взглядом голодного вампира.
Через двадцать минут, попив чайку, мы, погрузив щенка в сумку, покинули родительский дом.
— И что теперь? — спросила я, как только дверь подъезда захлопнулась за нами.