— Такие синие, и вот так, — консьержка дернула рукой поперек своего пышного бюста, — желтым не по-нашему написано.
— Давай, Леня, — распорядился следователь, — поищи «ремонтников». Вдруг что-то и нащупаешь. Хотя… — Гоша безнадежно махнул рукой. Леонид, выяснив, что ремонт делала фирма «Mirro», уехал в офис означенной фирмы. Остальные же, обойдя все квартиры подъезда безо всякого толка, вернулись к Кузнецовым. Домработница как раз старательно описывала Василию драгоценности хозяйки. Как явствовало из ее слов, среди украденного было несколько антикварных вещей, тянущих на немалую художественную ценность.
— Вот. — Гоша слегка оживился. — Давай ориентировку по антикварным магазинам. Тут что-то может выплыть.
На магазины был откомандирован стажер Коля — любимчик начальника отдела полковника Зайцева. Коля Бабкин, надо отдать ему должное, лояльностью начальства не злоупотреблял и усиленно делал вид, что самый авторитетный для него человек в МУРе — это капитан Коновалов. Василий, напротив того, не упускал случая напомнить стажеру об особом расположении к нему полковника. И сейчас, посылая Колю в антикварный магазин, капитан Коновалов ревниво пробурчал.
— Работай, Николаша, получше, а то, не ровен час, тебя товарищ полковник любить перестанет.
Светлое чувство полковника Зайцева к Коле Бабкину родилось чуть больше года назад, в День милиции. Убойный отдел свято соблюдал традиции, и к трем часам дня столы уже были накрыты. Коле Бабкину, тогда еще мало кому известному практиканту и дипломнику Юридической академии, жаждущему попасть на работу в отдел по расследованию убийств, тоже налили сто грамм.
— А разве на работе можно выпивать? — испуганно спросил Коля.
— Выпивать можно — напиваться нельзя, — объяснил Сергей Иванович Зайцев. — С пьянством, мальчик, мы боремся нещадно. И потому заруби себе главную заповедь: выпил свои семьсот пятьдесят — и домой.
Для Коли, учитывая его субтильное телосложение и юный возраст, и двести грамм могли оказаться смертельной дозой. Но моральные принципы не позволяли ему противопоставлять себя коллективу, в который он стремился всей душой. И Коля старался, как мог. Продержался он полчала, после чего Сергей Иванович любезно разрешил отнести мальчика к нему в кабинет и положить на диван. Вечером, повесив Колю на руку (так обычно носят плащ), полковник Зайцев вызвался сам отвезти его домой. С тех самых пор при появлении Коли в отделе и даже при упоминании его имени глаза Сергея Ивановича подергивались теплотой и лаской, а глаза капитана Коновалова при виде глаз полковника Зайцева от удивления увеличивались в размере вдвое.
Отослав Колю, Василий отправился с докладом к полковнику. По улицам родного города старший оперуполномоченный ехал медленно и печально, хотя вообще-то был лихачом. Не иначе, Василий использовал такую манеру езды для того, чтобы оттянуть момент встречи с руководством отдела.
Глава 3
АЛЕКСАНДРА
— Ишь ты, какой георгин, — вахтер Степаныч потрепал шенка за ухом, — подарили тебе, что ли?
— Ну, вроде того, — грустно кивнула я.
— А сюда зачем притащила? Какая ему польза? Дитё ведь, а тут курят все, пьют, толкаются. — Степаныч посмотрел на меня с осуждением.
— Не с кем было оставить, — я все еще не была уверена, что вахтер пустит меня с собакой, — не бросать же одного. Дитё ведь.
— Это — да. — Степаныч посопел, подумал и махнул рукой. — Иди, ладно. Тискать его только не давай, а то я-то их знаю — налетят сейчас, хватать начнут… Собаке это не на пользу. Ишь ты, георгин какой.
— Почему георгин, Пал Степаныч? — это я уже в благодарность за то, что пустил. Как бы — разговор поддержать.
— У меня на даче георгины, такие же вот рыженькие.
«Капустник» еще не начался, а в отделах уже выпивали. Я прошла по длинному коридору, родному и чужому одновременно. Я давно уже оставила бесполезные попытки понять, что же сделало наш шестой этаж большого, напичканного разными редакциями здания, таким неузнаваемым. Мой нынешний коллега по отделу происшествий в «Вечернем курьере» и бывший коллега по отделу комсомольской жизни в «Новостях» Сева Лунин объяснял все просто: «Нас там нет, и дух там другой». Наверное, он прав. Незнакомые молодые люди, снующие по НАШЕМУ коридору и нагло считающие его СВОИМ, вызывали растерянность и раздражение. «Что за рожи? — злобно думала я. — Мы такими не были». Понимая, что несправедлива, я все же позволяла себе подобное старческое брюзжание. Пора, мне уже двадцать шесть, и характер к этому возрасту портится сильно.