Проблем с докладной у Чумакова не было. За два свободных дня он детально вспомнил свои разговоры об этом деле с Малининым. История шумела в управлении, обсуждали ее все работники, и как ни неожидан был второй взлом — в Шиловске, но точки зрения Чумакова он не изменил. Совершенно ясно было, что орудовала изощренная, хорошо подготовленная группа. Почерк был вполне профессиональный — предварительная наводка, тщательная разведка места действия, затем — дерзкий и точный удар. И две совершенно различные методики, примененные с интервалом в полгода. Можно было думать, что орудовали две различные группы, но эксперты сказали твердо: автогенный аппарат тот же самый. И не мог Валерий поверить в существование двух таких групп именно в Приморске, где до этого тридцать лет не слышали о взломе сейфов! Ничего, ничего — ц сразу две? Так не бывает. Применение же разных методик было, по убеждению Чумакова, важнейшим аргументом в пользу версии “профессионалов”. Подготовленные, ловкие, гибкие гады.
Обычно преступники используют одну привычную технологию. Новички — тем более. Группа с целым ассортиментом методик — это уже асы, мастера. А за скобками своих рассуждений держал Чумаков еще один мощнейший аргумент — найденную Кондратенко прямую аналогию: тамбовское дело. И хоть прямых выходов на преступников эта линия не дала, но сама-то аналогия бесспорна!
Важным было и то, что в самом Приморске никаких следов действия местной, самостоятельно возникшей группы такого класса Кондратенко не отыскал, как ни старался. Не нашел даже почвы для ее возникновения.
Чумаков печатал быстро, почти без ошибок — машинку он начал осваивать еще в школьные годы, умение быстро печатать доставляло ему и некоторые преимущества, и целый ворох дополнительных хлопот в управлении, где машинистки вечно “зашивались”, а бумажное дело было тягостной, но необходимейшей частью профессии.
Валерий уже закончил свою докладную, а Кравец все еще горбился за столом, комкая и выбрасывая в корзину исписанные листы.
“Упорный малый”, — подумал Чумаков.
К девяти закончил и Кравец. Когда вся группа собралась в кабинете Малинина, Павел Николаевич взял докладные, начал было читать, но зазвонил телефон, и по тому, как встал Малинин, ясно было — вызывает начальник управления.
— Прошу простить. Сейчас вернусь.
Все так же урчал вентилятор, презрительно обдавая собравшихся волнами душного воздуха, жухли и скручивались от жары листья высокого платана под окном.
— Слышь, Толь, — остроносенький Осецкий подтолкнул соседа, — ты знаешь почему у майора в кабинете портрет Фурманова висит?
— Не-а, — мотнул головой неразговорчивый Кравец.
— Спроси. Это целая история. Малинин любит ее рассказывать.
Чумаков покосился на Пронько. Тот тоже слышал разговор и сидел сейчас неподвижно. Портрет, который висел в простенке и впрямь напоминал писателя Фурманова, и Пронько когда-то — на стажировке в управлении — уже стал жертвой этого розыгрыша.
— Неудобно, — сказал Кравец.
— Да брось. Я ж тебе говорю, Малинин любит. Спроси.
— Сам и спроси, — буркнул Кравец недовольно.
Осецкий начал было заводить Кравца, но тут вернулся Малинин прошел к столу, сел, снова углубился в докладные.
— Павел Николаевич, — тихонько начал Коля Осецкий, — вот Кравец стесняется спросить: почему у вас портрет писателя Фурманова висит?
Малинин с улыбкой покачал головой:
— Если уж не вышло, так не выкручивайся, Коля.
И объяснил Кравцу:
— Это командир сводного полка НКВД при обороне Приморска майор Боровский. Действительно, на Фурманова похож. Ну, ладно.
Ничего особенно интересного в докладных членов группы майор Малинин не нашел. В трех поддерживалась первоначальная версия следствия: поиск профессионалов-рецидивистов. Чумаков написал кратко и толково — научился кое-чему за эти полтора года. Коля Осецкий размахнулся на шесть страниц, из коих четыре занимало перечисление фактов и только на пятой обнаружились собственные предположения. Пронько, как и следовало ожидать, основное внимание уделил сопоставлению взломов в Приморске и Шиловске. В его докладной ощущалась некоторая двойственность: Пронько считал основной версию рецидивистов, но одновременно предлагал прощупать иные направления. А вот записка Кравца занимала всего полстранички. Малинин машинально отметил, что Кравец написал “тиория” вместо “теория”. Заканчивалась докладная фразой замечательной: раз поиск группы “гастролеров” результата не дал, предлагаю вести разработку версии “любители”. И подпись — слишком длинная и заковыристая для такой короткой фамилии. И никаких доказательств, обоснований — ничего кроме вызывающей формулировки: “предлагаю”.