Солодкий рассказал практически то же самое, что было зафиксировано в сводке.
— У вас словесные портреты есть? — спросил Малинин.
— Да они и у вас есть, в управлении. Давали уже вам. Там должны быть. Могу еще раз выслать. А то это дело на нас и так висит.
— Двоих описывали?
— Двоих. А что — еще кто-то был?
— Мог быть третий.
— Нет, у нас только двое.
— Машина не фиксировалась никак в этом деле?
— Нет. Машину никто не видел. Мы по автобусам проверку провели и наших водителей по району опросили, но результата не взяли.
— Словесный портрет — по показаниям старика?
— Да. Больше никто их и не видел. Ночь была.
— Слушай, ты пришли мне все это дело, а?
— В копии, пожалуй, могу…
— Давай! Требование я тебе сегодня отправлю.
— Сразу и вышлю, а то у меня от этого грабежа загривок пухнет.
— Ничего твоему загривку не будет.
Малинин повесил трубку. Солодкий был веселым, шумным и энергичным человеком, любителем охоты и преферанса, душой застолий. Но дело свое знал хорошо.
Майор снова позвонил Чумакову:
— Кравец не вернулся?
— Нет еще, Павел Николаевич.
— Как приедет — сразу ко мне. Сразу.
— Понял.
Чумаков расстроился от этого звонка. Что-то ведь там варится. А тут сидишь как жареная мышь, роешься в бумагах, какие-то бланки, справки, проверки номеров. Черт знает что вместо дела. Снова зазвонил телефон, и Валерий с раздражением поднял трубку.
— Товарищ старший лейтенант, к вам тут просится гражданин Тюриков, — казенным голосом отрапортовал Витя Наумец. Он, видно, дежурил.
— Кто? — недоуменно переспросил Чумаков.
— Тю-ри-ков, — по слогам продиктовал Витя. Потом раздалось невнятное бормотанье — Наумец объяснялся с посетителем.
— Сварщик он, говорит. Сварщик.
— Ну, пусти сварщика, — сказал Чумаков.
Среди тех, кто уже был у него на беседе, Тюрикова не значилось — это Чумаков помнил точно. А фамилия была знакомая, где-то попадалась уже. Чумаков торопливо пролистал списки и нашел Тюрикова уже в самом их конце, на последнем листе: учебные курсы ПТТУ — Приморского трамвайно-троллейбусного управления. Мастера Кононенко, Тюриков, Ваксберг.
Стук в дверь был уверенный и четкий.
— Войдите.
При виде вошедшего Валерий автоматически встал. В дверях стоял огромный, метра под два, а то и за два, здоровенный мужик с буйной седоватой шевелюрой, с широким и крупным лицом, изрезанным полосами морщин. Морщины текли на этом загорелом лице как реки. Лоб пересекала отчетливая белая полоса — Тюриков и летом ходил в кепке, ее и держал сейчас в ручищах. Двух шагов ему хватило на то, чтобы пересечь комнату. Остановившись у стола, сварщик вытянул вперед здоровенную — в две чумаковских — ладонь.
— Тюриков Александр Сергеевич. И голосочек был подходящий как труба.
— Чумаков. Старший лейтенант. Садитесь.
Тюриков с опаской оглядел стул, сел осторожно, и стул под ним взвизгнул жалобно.
— Жидковата меблишка у вас, — сказал сварщик.
— Рассчитана на средний вес. Ничего не поделаешь.
— У меня как раз и есть средний. Ровно сто. — Когда сварщик улыбался, морщинки двигались, разбегались по лицу.
“Симпатичный мужик, — подумал Чумаков. — Ну ладно, пусть освоится”.
Но Тюриков был еще и деловой мужик.
— Я вот что… — Он положил кулак на стол, и Чумаков снова поразился силище, которая так и перла из сварщика. — Я слышал, вы тут сейфами интересуетесь, автогенными аппаратами… Нет секрета?
— Ну, секреты у нас всегда есть, — уклонился Валерий. — А вам кто, собственно, сказал?
— А меня Гвоздь прислал. Гвоздиков Петр Анисимович. Вы его вызывали. Был он у вас.
Чумаков оставался серьезным, и Тюриков понял его:
— Он меня предупредил, что это у вас секрет, так что вы не волнуйтесь. Гвоздь — старик серьезный, хотя и зануда редкая. Но зря он болтать не станет.
— И вам, значит, сказал не зря?
— Ну, уж наверное, не зря, раз я пришел. — Теперь и сварщик был серьезен. — Только мне надо бы тоже эту коробку посмотреть.
— А в чем дело — вы можете объяснить?
— Знаете, — сварщик запустил ручищу в шевелюру, — я ведь еще и не решил, есть ли дело-то. Лучше я гляну сперва.
— Ну, пожалуста. — Чумаков подошел к стоящим в углу кабинета сейфам, накрытым клеенкой. Все равно собирался он вызывать и этого Тюрикова, и предъявлять “работу”, так что днем раньше, днем позже — значения не имело.
Тюриков только присвистнул, увидев развороченные огнем стенки железных ящиков, шагнул поближе, нагнулся, легко повернул руками одну из тяжелых коробок, пригляделся внимательно, провел пальцами — темными, загрубелыми — по оплавленному металлу. Потом осмотрел и второй сейф. Лицо его было серьезно и грустно. Вернувшись к столу, Тюриков снова с осторожностью уселся и сказал, разводя руками: