Уже потом, когда спала горячка, я вдруг понял, что начал черстветь среди всех этих баб. Раньше бы у меня не получилось убивать женщин с такой легкостью, как сегодня. А теперь смотри ж ты – все четверо амазонок на стоянке были или мертвы, или ранены так тяжело, что нуждались уже не в перевязке, а только в ударе милосердия, который бы выпустил души из их тел быстро и без лишних мучений.
Анна Сергеевна Струмилина
Капитан Серегин вышел на связь и сообщил мне, что все – дело сделано, и сейчас мы идем, а точнее едем к каравану – знакомиться с теми, кого так старательно освобождали. Вот там-то для меня и начнется главная работа – читать мысли пленника и пленницы, и пересказывать их нашему командиру. Хотя этим приемом нежелательно пользоваться слишком часто, ибо возникшая в процессе работы стойкая головная боль будет потом обеспечена надолго. Сам Серегин и все его орлы уже там, и ждут только меня.
А там, на стоянке амазонок, жизнь била ключом и картина была писана маслом. Первое, что мне бросилось в глаза – привязанные под деревом ослики оказались вовсе не осликами, а странными коренастыми и ушастыми животными с тремя опорными пальцами на передних и задних ногах, покрытыми прочными роговыми копытами, еще два пальца были недоразвиты и свисали по бокам, не доставая до земли. Довершал картину длинный хвост с кисточкой на конце, которым эти милые создания, тяжело навьюченные, отмахивались от докучливых насекомых.
Но, конечно же, не эти недолошади-недоослы оказались здесь центральными фигурами. Сам Серегин и прочие его орлы собрались вокруг тех двоих в комбинезонах, и сейчас оттуда доносились чисто отечественные экспрессивные речевые конструкции, насквозь цензурные, но, тем не менее, сочные и колоритные, произносимые грудным чуть хрипловатым женским голосом. Очевидно, предчувствие капитана оправдались, и те двое таинственных пленников все-таки оказались нашими соотечественниками. Но только почему же наш капитан, обычно не такой уж и скромный в присутствии дам, никак не отвечает экспрессивной даме, в основном ограничиваясь какими-то односложными репликами?
Но чем ближе я подъезжала к этой компании, тем сильнее было ощущение, что тут что-то не так, а фраза, произнесенная незнакомым мужским фальцетом: «Да позвольте же наконец спросить, господа?!», как мне показалось, разом поставила все на свои места. Примерно так говорили герои фильмов и сериалов, действие которых происходило в России в дореволюционные времена. Наверное, поэтому Серегин и взял паузу, пытаясь осмыслить новую для себя ситуацию, дожидаясь моего прибытия, как персоны, способной разрешить почти любое затруднение и убедиться в правдивости или неправдивости полученной информации.
– Ну вот, госпожа штурм-капитан, – с некоторым сарказмом сказал Серегин, – наконец прибыла наша божественная Анна, и сейчас у нас с вами все будет окончательно ясно…
С высоты седла я пыталась рассмотреть ту особу, которая заставила вечно самоуверенного Серегина стушеваться и перейти от нападения к обороне. Увиденное выглядело весьма необычно. Высокая коротко стриженная блондинка, лет тридцати от роду, с большими полушариями грудей, узкой талией и широкими бедрами, ростом вровень с самыми высокими из наших мужиков. Над этим телом явно поработали хорошие специалисты. Осанка и мимика лица у этой дамы были как у человека, уверенного в своем высоком положении и праве повелевать, а серо-голубой, явно армейский, комбинезон с множеством карманов на самых разных местах был пошит из отличной и явно дорогой ткани, и сидел на фигуре как влитой. Короче, особа была еще та – эдакая молодая Екатерина Великая, улучшенная и осовремененная, так сказать – в стиле модерн.
Я сразу же поняла, что мы с ней едва ли станем подругами. Нет, не потому, что она плохая, а я хорошая, она глупая, а я умная (или наоборот, что, в общем-то, неважно). Просто мы с ней разные. Разные настолько, что даже пары точек соприкосновения не найдется в наших жизненных позициях. По крайней мере, на данный момент это так.
Мне и раньше встречались такие люди. Самая главная их отличительная особенность – это то, что они, будучи уверены в своей исключительности, старались убедить в этом других. Эти люди были способны проломить любую дверь только силой своего характера. Они могли быть милыми и очаровательными – но лишь с теми, от кого зависел их успех. Только такие люди умели виртуозно, соблюдая все внешние приличия, одним легким жестом, взглядом показать всю глубину презрения к тому, кто просто им несимпатичен… Именно личности такого склада выбиваются в начальники в нашем мире. Идти по головам, плести интриги, с легкостью отказываться от тех, кто стал уже не нужен – их фирменный стиль. Это люди-львы, собирающие вокруг себя подобострастное шакалье, и стремящиеся уничтожить любых конкурентов. Все, что есть на свете милого, трогательного и нежного, загнано ими в такие глубокие душевные тайники, и заперто на такое количество замков, что кажется, будто им и не доступны обычные человеческие порывы… Но я-то давно знала, что это не так. Я догадывалась, что такие люди тоже страдают, что не чуждо им ничто человеческое. Но настолько они привыкают к своей роли непробиваемых истуканов, что достучаться до них очень трудно, почти невозможно. И должно произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы эти люди наконец выпустили на свободу всю свою человеческую суть…