Он специально направил меня читать книги, хотя прекрасно знал, что я ничего не найду. Вот же противный слизняк. За этот год он мог бы уже давно найти Пансион и своего брата, тогда почему всё это время сидит и ничего не делает? Занимается какой-то чепухой…
Ай, ладно…
Я откладываю вилку и поднимаюсь из-за стола, намереваясь расслабиться за рисованием. Нужно очистить разум от беспокойных вопросов, а завтра с чистой головой вновь окунуться в расследование.
Отложив в сторону незаконченную картину, я наколдовываю себе новый чистый холст, развожу краски и, занеся кисточку, замираю. А затем моя рука сама по себе начинает рисовать. Погружённая в тяжёлые мысли о Тэймонде и Морионе, мазок за мазком, я не сразу замечаю, что конкретно прорисовывается на полотне, а когда изображение становится понятным, делаю шаг назад.
Это образ человека с тростью. Чёрные разводы обволакивают силуэт подобно туману, и лишь яркие голубые глаза выделяются на мрачном фоне как маячки в темноте.
- Чтоб тебя, - бурчу я, откладывая в сторону кисточку. – Хватит с меня на сегодня…
- Мяу.
- Отстань.
Смущённо пряча взгляд, я поспешно выхожу из комнаты и запираюсь в ванной, словно боясь, что Силь всё поймёт. Да и что, собственно, он поймёт? Что я неосознанно рисую человека, которого видела раз в жизни? Он мне даже не понравился, только из себя вывел своей халатностью. Тоже мне…
Горячий душ приводит меня в чувство, смывая краску и тревожность, а прохладная постель заботливо принимает в свои объятия. За рисованием я не замечаю, что на часах уже за полночь, а приятный магический свет в квартире заботливо оттесняет темноту в окнах, пряча за тонким еле заметным полотном.
Силь устраивается рядом, сворачиваясь клубочком под боком. Под его тихое приятное мурчание я практически сразу же проваливаюсь в сон, а тот, неожиданно для меня, оборачивается новым неприятным кошмаром.
***
Тэймонд сочится тьмой, чёрным туманом, окутывающим улицы. Солнце гаснет, звёзды исчезают подобно закрывающимся векам, и ничто больше не взирает на меня, не следит и не присматривает.
Затем как яркое фиолетовое око появляется луна, а вместе с ней во тьме начинают прослеживаться сиреневые силуэты. Они блуждают как призраки, и исходящий от них холод пробирает до самых костей.
- Гартензия, - голос мамы так близко, и в то же время слишком далеко, чтобы распознать, откуда он исходит. – Гартензия, милая… Помоги мне.
Я озираюсь по сторонам, но кроме призрачных силуэтов никого не вижу. Меня душит страх, чувство вины пробирается под рёбра и сжимает лёгкие.
- Ты убила нас. Если бы ты была рядом… Если бы помогла нам…
Я зажмуриваюсь, но шум из голосов, переходящих от шёпота к крику, никуда не исчезает. Закрываю уши, но слова проникают в голову, а когда я сама начинаю в отчаянии кричать, ледяная рука ложится на моё плечо, заставляя обернуться.
Один глаз чёрный, второй голубой. И едкая насмешливая ухмылка в момент, когда холодные пальцы сжимают моё горло. Она остаётся со мной вплоть до пробуждения, и когда я открываю веки, просыпаясь в поту, улыбка моего убийцы так и стоит перед глазами.
Мне требуется секунды – поспешно поднимаюсь с кровати, хватаю незаконченную картину и начинаю судорожно прорисовывать под огненными глазами ехидную улыбку, боясь, что она испарится, так же как и весь остальной образ.
Но она не испаряется. Я вижу её, пока рисую. Вижу, пока завтракаю и собираюсь на улицу, пока еду на машине по Тэймонду, и даже, стоя перед старой увитой плющом аркой, ведущей в сад Брианны Родс, я никак не могу выбросить из головы новый непонятный кошмар о поглощённом призраками городе.
- Мяу.
Громкий голос Силь приводит меня в чувство. Я словно просыпаюсь, пытаясь понять, где нахожусь и что от меня хотят. Будто бы только сейчас замечаю перед собой небольшой двухэтажный домик с каменной трубой, стены его покрыты блеклой жёлтой краской, само здание слегка покосилось от времени, но даже так оно выглядит надёжным и миловидным.
Пышные ухоженные кустарники и клумбы, даже несмотря на осень, усыпаны разноцветными цветами, над ними порхают бабочки: одно крыло их белое, а другое чёрное. Скамейка рядом с крыльцом заставлена пустыми горшками, рядом самодельная скульптура в виде оленя, чьи огромные рога увиты необычными травами и цветами.