— Что здесь происходит?! — командирам Острия доложили в тот же миг, и к нам вышел даже не Карья или кто-то из его коллег, а сам Церкуе. Я в панике ожидала, что сейчас Киреусу перепадет, придумывала, как бы сделать так, чтобы его не тронули, но тут случилось странное.
— При-и-ивет! А я пришел к Соле! — помахал Киреус ригеллианину. А тот вдруг замолчал и надолго, тут уж не то что его подчиненные, а модификанты стали волноваться. Но тут Церкуе отмер и объявил:
— Орионца не трогать, пусть делает, что хочет. Если и покалечится и умрет, то это должно быть не от наших рук.
Переспрашивать и уточнять у него никто не собирался, хотя вопросы я видела во взгляде многих. Возможно, такое решение Церкуе было связано с тем, что ему, по слухам, было многое известно из таких вещей, которые, казалось бы, откуда заключенному знать. За три месяца знакомства с этим великовозрастным ребенком я не смогла добиться от него чего-то кроме имени, рассказов про его приключения с жуками, воровство блинов и разные детские активные игры для одного. Казалось еще, что до попадания в «Перевоспитание» Киреусу было очень скучно и грустно, а в Разрухе он мог баловаться и делать все, что ему хочется. Хоть не мыться неделю, пока его Пташка не загоняла в воду, хоть бегать за уткокрысами с визгом и улюлюканьем.
— Спасибо, дяденька, — захихикал басом Киреус и вернулся к копанию земли вокруг палатки.
А я мысленно выругалась. С одной стороны, можно было поверить в то, что с Киреусом и правда ничего не станется, оставь я его в одиночестве. А с другой, я же взрослая, а он, как ни крути, ребенок, и кому как не мне отвечать за него? На станции мне приходилось присматривать порой за мелкими. Детский сад работал в первой половине дня, а после группы малолеток разбивали и закрепляли за классами училища. Никого не интересовало, что одновременно с присмотром за пятилетками мы должны еще и домашние задания выполнять или образовательные видео смотреть. Для станции это было дешево и практично.
— Киреус, ты можешь вернуться к Пташке? — погладила я его по голове. Предложение малышу не понравилось, он надул щеки и обиженно проговорил:
— Я к тебе пришел!
— Да, ты хороший мальчик, — поспешила я его успокоить. — Но Пташка тебя ищет, наверное! Беспокоится. Плакать будет.
— Не будет! Я ей оставил записку, сам написал! — довольно ответил мне он. А я мысленно выругалась, потому что писать Киреус умел, но в записках чаще всего было что-то невнятное. Так, например, он мог написать кучу слов про погоду, во что он одет, что ел, и забыть написать о главном, куда он пошел.
— Хорошо, я поняла, ты будешь со мной, — я вздохнула, судорожно пытаясь решить, где же его оставить, пока будет идти штурм, но Киреус все решил сам. Он вдруг просто встал и пошел вперед — к площади, посреди которой возвышалось здание Сердцевины. Мне оставалось только вцепиться в его руку и постараться задержать.
— Стой, стой!
— Почему? Там интересное такое все! — он ткнул в сторону Сердцевины. Я прошипела сквозь зубы проклятия, но взяла себя в руки и объяснила:
— Но ты же хочешь, чтобы я пошла туда с тобой? Тогда мне надо умыться, причесаться, поесть… ты завтракал? У меня есть что-то вкусненькое для тебя.
«Вкусненькое» сработало без осечек, правда, отвлечь оно Киреуса могло ненадолго, максимум на полчасика, если дать двойную порцию, то на час. Все же малыш за эти месяцы стал взрослее и уже не капризничал, топая ногами, что кто-то там слишком долго одевается.
Я влетела обратно в палатку, принялась грабить своих коллег по несчастью на еду, все равно пайки нам выдавали остриевцы, так что пусть не возмущаются, не последнее же отобрала! Выбрала самую яркую этикетку и самые неожиданные вкусы, чтобы, например, было сладкое и немного острое. Выглянула из палатки, наделила Киреуса первой пачкой, а сама быстро начала собираться. Весь план шел наперекосяк, нужно было не забыть что-то нужное, не забить рюкзак чем-то ненужным. Хотя о чем это я вообще?..
— Система: применить Равновесие.
И почему-то ничего не произошло. Это меня не на шутку испугало, так что в следующий момент я проорала, распугивая всех вокруг: