С этими словами владелец купальни сошел по ступенькам и кинулся в бассейн.
— Я здесь,— продолжал он, мужественно перенося холод воды,— для того, чтоб ответить вам на все оскорбления, которыми вы меня осыпаете уже пять лет. Но у меня теперь мокрые руки, и слишком поздно вынимать изо рта сигару, но слишком рано бросать ее.
— Как? — воскликнул аббат.— Вы хотите повторить историю с вороной, потерявшей сыр? Ради бога, держите свою сигару в зубах и молчите.
Во время этого яростного, острого спора в Дурову купальню вошел человек лет пятидесяти, чьи икры выдавали фехтовальщика, а руки прятались в перчатках. Одет он был как английский охотник, и его роялистскую физиономию без единого шрама украшал жировик крупней ореха над левым углом нижней челюсти.
— Добрый день,— промолвил он из облака изысканных конюшенных ароматов.
— Добрый день,— ответствовал маэстро Дура.— Я делаю упражнения, которые вам уже знакомы и которые уже порядочно разозлили каноника. Позвольте мне проплыть вокруг водоема.
— Если мое согласие не разгневает аббата, я, разумеется, не возражаю,— ответил пришедший и сел на скамейку, в то время как владелец купальни с сигарой во рту стал бороздить поверхность бассейна.
Духовное лицо на том берегу запомнило страницу и, отложив книгу, ответило на приветствие.
— Доброе утро, майор. Вы по-прежнему считаете, что этот сумасброд, не отличающийся высокими умственными способностями, действительно заслуживает вашей снисходительности?
— Да,— ответил охотник,— проделываемые маэстро физические упражнения представляются мне целесообразными, а сознание у него, хоть он всего лишь учитель плавания, достаточно подвижно, чтобы давать вам разнообразные ответы. Я мог бы отговорить его входить в купальню, но, придя, застал его уже погруженным в воду и плавающим. Зачем же нарушать то, что существует?
— Ах,— воскликнул аббат,— вы всегда поклонялись временному, упуская, таким образом, вечное. Ну да ладно: вам придется отвечать за свои ошибки. Книга, которую я сейчас читал, достаточно близка к нам, чтобы напомнить, что значит — существовать. Ей две тысячи лет. Поймите мою мысль, майор.
— Сударь,— сказал Дура, вылезая из воды,— майор не читал вашей книги и не станет читать ее, будь она даже еще древней. Неужели он настолько безумен, чтобы думать, будто рев древних ослов приятней для слуха? Он пришел удить рыбу, а вы ее распугиваете, крича во все горло.
Тем временем майор открыл коробочку, которую принес из Дуровой кладовой, насадил на крючок дождевого червя и закинул удочку.
— Напротив,— промолвил он,— я нахожу какой-то интерес в этих разговорах, и пусть они будут даже не вполне учтивы, допускаю их, так как интерес — отблеск страсти. Что на свете великого, кроме вечно голубого неба и вечно кровавой страсти?
— Может быть, аббат ответит вам, если вы хотите знать,— сказал учитель плавания, надевая рубашку,— но я сомневаюсь, чтобы вы сумели отстоять свое утверждение насчет голубого неба. Потому что нынешний июнь не стоит ломаного гроша. Я понимаю: вы хотели сочетать голубой цвет с цветом крови, но ваша попытка, хоть вы и дворянин, тщетна. Присмотритесь хорошенько, майор: вам не кажется, что погода отвратительна и вот-вот хлынет дождь? Я вижу громаду туч с прожилками голубизны, эти тучи кажутся мне какими-то ненатуральными.
— Посмотрите на четыре стороны этого небосклона {3},— продолжал Антонин, спрятав лицо в рубашку и описывая воздушный круг рукавом, в который рука вошла только наполовину.— Всмотритесь, и вы не увидите ничего, кроме лежащего горизонтальными слоями поднявшегося тумана. Вон восходящие течения, которые уносят пары от земной поверхности к границе образования росы. Сколько ярусов, и облачных граней, и этих коварных мглинок! К сожалению, господа, я слишком беден, чтобы иметь право на гнев. Но я все же хотел бы облегчить душу, крепко выругавшись.
— Откуда такая нерешительность,— вскричал каноник.— Как будто я не слышал, как вы только что переругивались целый час.
Антонин ответил, что каноник, возможно, ошибся, так как находится на том берегу, а Орша в эту пору — широкая.
— Ваши уши,— сказал он,— оглушены гвалтом книг, которые орут, даже когда закрыты. Не успею я сделать два-три вздоха, как вам уже слышится кто-нибудь из отцов церкви.