Видел серебристый самолётик,
мальвы в палисаднике, гусей
и закат, в сиреневом капоте
на ночлег идущий из гостей.
Звёздные знаки
Лето. Белухе капать,
течь от жары ручьями.
Сняли вершины шляпы
и обменялись снами.
Ночью в прохладных ямах
спят упырями тени,
струи реки – тамтамы –
играют вальс привидений.
И я, весёлый бродяга,
в сказку открывший двери,
читаю звёздные знаки
в глазах уставших деревьев.
Золотистый свет,
извлекаемый из чтения
Раскрою Чорос-Гуркина словарь,
читать Алтай до поздней ночи буду.
И чистит нота – звука государь –
заросшие осокою запруды.
Дарует память рыцарских побед
живую речь со скачками и штофом,
и в мире скорби золотистый свет
цветёт над азиатскою Голгофой.
Признание
Алтай,
ты из песка и камня
(не дотянуться
до тебя руками).
Ты жизнелюб
и веришь в высоту,
как верит пахарь
в чёрную версту.
Тебя алтайки-девушки утрами
вплетают в косы
красными бантами
и в лад с ветрами
жёлтыми поют…
О, мой Алтай,
волшебный изумруд!
Церковь в Усть-Коксе
1.
Церковь в Усть-Коксе косые
ловит лучи – гусыня!
Узнать события хочет…
Церковь в Усть-Коксе – дочка
лугу, траве, ромашке,
дереву и букашке.
Утром, когда в газете
новости спят, и дети
видят в своих виденьях
от шоколада тени,
церковь идёт к реке
поговорить о Сыне
и золотом молоке.
2.
Льётся в уши стаккато
пенистых перекатов.
Хариусы и таймени
дно плавниками мерят.
Церковь слушает утро,
выдох его туманный
в зёрнах росы, как будто
в воздухе много манны.
И держит просвирку в руке
на овсяном ветерке.
3.
Поди, заряди её пулей
религиозной войны!
Церковь гудит как улей,
в неё цветы влюблены.
Лютики и ромашки
слушают аллилуйя
летящей в поле букашки
и щедрого поцелуя.
Церковь живёт свободой,
ей отдают голоса
пашни и огороды,
и в небесах гроза.
Ключи от Рая
Кокса моя родная
в утреннем молоке
ищет ключи от рая,
спрятанные в реке.
Где они, золотые,
спрятаны, покажи!
Эти слова простые –
рыжие мураши.
Прячут ключи от рая
омуты, родники,
чтобы указом мая
были шаги легки.
Чтоб на пологих крышах
месяц сушил рога,
пели октавой выше
жёлтые берега.
Чтобы без проволочки
в синюю благодать
дети любили строчку
Пушкина отпускать.
Дети и небо
С клёкотом голубиным
вышли из школы дети,
и небо Уймонской долины
раскинуло свои сети.
В небе весенним утром
солнечно и уютно.
Плавают парашюты,
словно монгольские юрты.
Дети глядят на дорогу,
что проложил истребитель
к чудным чертогам Бога,
в солнечную обитель.
Души их зацветают,
просят тепла и ласки.
А где-то сады Китая
и ледники Аляски.
Ветра напевают инку
песню суровой битвы,
и Азия под сурдинку
читает пескам молитвы.
Алтайская Дума
Где верит Сибирь в золотой огород
и молится тыкве, и вестника ждёт,
притихла в траве, на руках у Весны,
алтайская Дума, и снятся ей сны.
Степная Монголия стелет узор
прожилок речных и утиных озёр,
не спит Казахстан, и в живой тишине
читает Псалтырь азиатской луне.
Китай заболел философской цингой
и Дао катает, как шар золотой.
Прелюдия к новому, лучшему дню,
тебе своё сердце и я отдаю!
Нет пошлости века в тебе ни на грамм.
Прелюдия века – «откройся, Сезам!»
И снится тебе голубая Сибирь,
где песня ласкает таёжную ширь.
Луна и камень