просыхала паутина,
принялись искать ответа
мошки, чуждые рутине.
И согласием ответил
дуб, растущий у дороги,
память о минувшем лете
уронив себе под ноги.
Осень выпучила глазки –
два пенька, порядком сгнивших,
и сказала: – Это сказки
для юродивых и нищих!
И продолжила умело,
словно знающий учёный:
– Значит, синий – это белый,
а лимонный цвет – зелёный!
Лунные небылицы
Мечтами царедворца
и сказкою полна,
тебя из трёх колодцев
желает пить луна.
Ловить на терпкий запах
речного камыша
и уходить на запад,
разлукою дыша.
Стучи ногой верблюда
в песчаный барабан,
чтоб утреннее чудо
рассеяло туман
и в воздухе простыло,
увидев новый свет…
Тебя в ночной пустыне
и не было, и нет.
Эхо времён
Пахнет обочина
тиной речной –
Азия смочена
конской мочой.
Красноармейцы
пулей лихой
в яблочко метили
доли плохой.
И уходили
в дали времён
степью идиллий,
лесом знамён.
Беглым взглядом
Сосновые шурупы,
топор, пила и стих.
Кто создал этот купол
из досок голубых?
Кто присягнул рассвету
с его молочным сном
летать весенним ветром
за лунный окоём?
Монгольская равнина
в колючках и песках
сухую чешет спину
руками черепах.
О сусликах, лисицах
и змеях с давних пор,
желая зарядиться,
заводит разговор.
Равнину на рассвете,
когда пески метут,
застёгивает ветер
на пуговицы юрт.
Жёлтый Владыка
Владыка Азии с укором
глядит на басмача и вора
и залетевшею пчелой
тревожит воздух надо мной.
Куда ни глянь, повсюду кости
верблюда – корабля пустынь,
и пулемётом на погосте
строчит из памяти Хатынь.
Ползёт булыжник – черепаха,
и ветер, любящий ворон,
сдувает с темени папаху,
в науку чисел погружён.
Владыка Азии дозором
обходит горы из песка,
и заметает лисьи норы
его державная тоска.
Вот встреча Жёлтого Владыки:
«Привет, Алтай!» «Привет, Поэт,
монгол-казах-китаец дикий,
в папахе утренних побед!
Уполномоченный бороться
за новой Азии тропу,
глядящий в глубину колодца
как астроном в свою трубу!»
Невольники ритма
Невольники ритма
песчаной пустыней идут,
им ветер – как бритва,
и солнце – как чёрный мазут.
Невольники ритма знают,
что ждёт их с утра,
и путь земной заметают
за ними ветра.
Кристаллами благостыни
сверкает за ними след…
Они идут, и пустыня
им дарит то, чего нет.
Тишина в пустыне
Бегут, бегут равнины –
малиновая даль.
Как будто именины
здесь празднует печаль
на перепутье кочек
и золотой луны,
и – нового не хочет,
и брови сведены
в одну волну речную,
катающую звук
по сердцу, по песку ли…
И – тишина вокруг!
Караванщик
О, Азия!
Из лунного песка
и жёлтого молчания
тоска
желаньем встречи
наполняют дни,
и бездорожьем движутся они,
верблюжьи караваны на Афган
и в сердце миражей
далёких стран.
И караванщик воином пустынь
расставил всюду
мёртвые посты.
Чингисхан
1.
Завоевав Россию,
Чингисхан
чихнул,
и пять соседних стран
разрезали
монгольскую пустыню
движением ладоней,
словно дыню.
2.
Что хорошо, что плохо,
знает сыр
и молоко коровье,
а ты – пустыни верный сын,
и пьёшь её здоровье.
Луна – приток Амударьи,
ковчег степного Ноя.
И делят пищу до зари
ветра у водопоя.
3.
Есть Чингисхан луны.
Он светится ночами
фисташковой весны
заботами и снами.
И нет былой тоски
в душе ночного ветра,