До этой минуты он не знал, что они друг друга любят. Но теперь он себя чувствовал так, словно всегда это знал. Все предыдущие встречи были как бы прелюдией к любви. Тогда они этого не подозревали и только теперь друг друга поняли. Они почти не говорили и только изредка роняли слово, овеянное лаской… Ему чужды были всякие сомнения. Чужды и ей, как думал Джо. Казалось, она готова отдаться возлюбленному. Но вдруг он услышал ее шопот:
— Нет, дорогой… не здесь… не сейчас….
— Где же, любимая? И когда? Ты испугалась? — смеясь, спросил он.
— Нет. Не испугалась, — улыбнулась она. — В горах, сегодня ночью.
Они ушли в горы, не захватив с собой дорожных мешков. В лагере Сан-Суси остановились пообедать. Джо видел новую Энн Элизабет — не прежнюю девушку-товарища, а счастливую, веселую, обаятельную женщину. За короткий промежуток времени он успел притти в себя и теперь удивлялся, с трудом мог поверить своему счастью. Расставшись с ней на час, он начал сомневаться, действительно ли все это было, но, увидев ее, радостную и оживленную, успокоился. Да, эта девушка была его возлюбленная. Ему хотелось вознести благодарственную молитву веселым богам, покровительствовавшим их счастью.
Спускаясь с коричневых голых скал в зеленую глубь каньона, они ежеминутно останавливались и целовались. Светила луна, тени приютились у подножия скал, рядом грохотал горный поток. Ее страстные поцелуи казались ему залогом счастья. Держась за руки, смотрели они на освещенный луной, серебрящийся водопад. Энн Элизабет сказала:
— Как я рада, что могу доказать тебе все это!
Странная ревность захлестнула его при мысли, что она стояла здесь с кем-то другим.
— Для тебя эти горы не новы, — проговорил он.
— Но это ощущение ново! — ответила она, сжимая его руку. — Впервые я вместе с моим возлюбленным смотрю на этот водопад.
В лагере они были одни. Им казалось, что они проголодались после прогулки, но оба ели мало и только смотрели друг на друга, словно взглядами хотели утолить голод. Со смехом признаваясь в своей любовной тоске, они взяли одеяла и ушли в лунную ночь.
Но вскоре он заметил перемену в ее настроении. Порывистая страстность исчезла; Энн Элизабет заявила, что хочет говорить, а не целоваться.
— Сегодня мы совсем не разговаривали.
— О чем же ты хочешь поговорить? — спросил он.
— О нас, о тебе и обо мне.
— Ну, так поговорим о тебе! — засмеялся он.
— Отлично. Но будем говорить серьезно. Я хочу обсудить с тобой мои планы. Но… я думала больше о тебе, чем о себе. Мои планы намечены ясно. Но вот ты-то, кажется, не знаешь, что тебе делать.
— Нет, знаю! — перебил он, но Энн Элизабет серьезно продолжала:
— Ты хочешь писать — это мне известно. Но беда в том, Джо, что ты все еще думаешь о себе, как о репортере. Мне кажется, писать ты можешь, но вряд ли тебе это удастся раньше, чем ты изживешь свое репортерство. От репортерства ты должен чем-то отгородиться, должен вернуть то, что ты, будучи репортером, утратил.
— Быть может, вернуть самоуважение, — сказал он, — заражаясь ее настроением.
— Тебе нужно поголодать где-нибудь на чердаке, в Гринуич-Вилледж[4]. Ты должен привыкнуть думать о себе, как о художнике, который имеет право делать все, что ему вздумается… Быть может, для этого и существует Гринуич…
— Санаторий для художников, заболевших оттого, что им пришлось выполнять чужие заказы, — добавил он. — Пожалуй, ты права. И когда все волнения улягутся, я об этом подумаю.
— Волнения уже улеглись, — грустно отозвалась она. — Наше маленькое дело кончено. Нас раздавили, заткнули нам рот…. К этому-то они и стремились. Я не думаю, чтобы нас стали преследовать по суду. Тебя это во всяком случае не коснется. Ведь ты не был даже членом О. М. У тебя нет никаких оснований оставаться здесь.
— Пожалуй, — согласился он. — А ты, Энн Элизабет… ты поедешь со мной в Гринуич-Вилледж? Мы не можем пожениться, пока Китти не доведет до конца процесс о разводе. Но ведь в Гринуиче это не имеет значения.
— Для меня это вообще никакого значения не имеет, — серьезно заявила Энн Элизабет. — Мне не нужно, чтобы ты на мне женился, Джо. И боюсь, что я не смогу поехать с тобой в Гринуич. Видишь ли, в Нью-Йорк я перееду не раньше, чем на будущий год.
— Но зачем же нам жить отдельно? — спросил он.
Она помолчала и осмотрелась по сторонам.
— Не остановиться ли нам здесь? Вот под этой большой сосной?
Они расстелили одеяла на толстом ковре из игл и уселись. Только тогда Энн Элизабет заговорила:
4
Нью-Йоркское предместье, где проживают начинающие писатели, художники и т. д.