аже будучи сложенными, вызвали у меня восхищенный вздох. И цепь – из чистого золота. Это была скорее дань традиции, а может быть, символ. В этом мире символы ещё никем не были опошлены, и никто не фыркал пренебрежительно, требуя отказаться от них ради «правды жизни». Но, может быть, цепь должна была послужить метафорой в сказке, превратившейся в быль. Хорошая вышла метафора, весомая. Пара тонн, не меньше. Против моих ожиданий, голос у дракона оказался не оглушительным, а мягким и даже приятным. - Человек! Спустя столько веков! Неужели наконец кто-то захотел воспеть красоту этой земли?! Скажи мне, человек, ты – поэт? Может быть, бард? Не стоило бы вступать с ним в разговоры. Лучше сразу переходить к делу. Но я не смог удержаться. - Нет, я не поэт и не бард. - Значит, ты рыцарь? Ты пришёл сражаться? – к радости дракона примешалось лёгкое разочарование – Ладно, я знаю правила. Победишь меня – и сокровище твоё. У меня даже найдутся для тебя доспехи и меч – всё как полагается. Бедняга! Он так старался поступать правильно, так, как повелось в веках. С благородством всегда так – оно не допускает даже возможности предательства. Я почувствовал угрызения совести, когда дракон грузно упал на камни. Жаль было разочаровывать это дружелюбное создание, но вряд ли у меня был шанс выиграть по его правилам. Разрядник здорово уравнивает шансы в таких случаях. Надеюсь, когда этот чешуйчатый рыцарь очнётся, его разочарование в людях не будет настолько сильным, чтобы порвать цепь и броситься в погоню. Впрочем, нам и нужна была совсем небольшая фора во времени: только добраться до леса, а там ему нас не поймать. Мы сложили в свои рюкзаки самые крупные и ценные камни. С золотом даже возиться не стали. Чтобы забрать весь клад, понадобился бы, пожалуй, грузовик с прицепом, но и двух наших рюкзаков на сладкую жизнь хватит. Мы их так набили, что, если бы не антигравы, даже поднять бы не смогли. Но и лишённые веса, они порядочно осложнили нам путь. А вот дракон хлопот не доставил. В отличие от нас, он счёл суету из-за кучки цветных кристаллов ниже своего достоинства. Обратный путь занял больше времени: мы никуда не спешили, а очарование этих мест после шумных и грязных мегаполисов земли было неотразимо. Даже Джоли всё чаще витала в облаках, привалившись спиной к необхватному стволу дерева. Впрочем, возможно, она просто обдумывала планировку особняка, который собиралась построить на вырученные деньги. Но лицо её, нежное и мечтательное, казалось в такие минуты почти прекрасным. В одну из ночей я долго сидел у костра, хотя моя спутница уже давно уснула. Я вспоминал свою юность. Знаете, у меня была мечта: стать великим поэтом, которого запомнят в веках. К сожалению, с тех пор, как появился человек, было много веков – и много поэтов. Прочитать все творения даже самых знаменитых – никакой жизни не хватит. Да и пользы от стихов не дождёшься. Поэтому в наше прагматичное время поэты, да ещё новоявленные, мало кому интересны. Может, когда-нибудь всё снова переменится, сейчас же… Я нашёл неплохое для книжного червя местечко: изучаю влияние древних мифов на современное общество и веду курс культурологии в провинциальном институте. Тоже мало кому интересно, но за это всё ещё платят, хотя и не ахти как. Я думал: сейчас, когда я буду богат, я смогу снова посвятить себя творчеству. Ведь должны же быть на свете люди, которым это нужно? С этой мыслью я и заснул. А через пару дней мы вышли к кораблю и странный, сказочный мир остался позади. Камни мы сбыли без проблем. Разумеется, нелегально и по разным каналам. У Джоли на удивление широкие связи, но разве это должно меня касаться? Я давно научился не задавать лишних вопросов. Даже себе. О планете мы так никому и не рассказали. Когда я думал о том, что сделают с ней поселенцы, меня прямо передёргивало от отвращения. А Джоли координат не знала, да и не очень-то интересовалась. У неё было гораздо более интересное занятие – тратить деньги. Насколько я её знал – с умом. Что касается меня – на следующий год вышла первая книга моих стихов. Не сказал бы, что её встретили холодно. Просто не заметили. Я пробовал печататься в периодике, но издатели, похоже, не понимали, зачем мне это нужно. Что ж, я платил – они печатали. Но это было словно глас в пустыне. Мне всё чаще казалось, что поэзия давно умерла, и я – единственный, кого не приглашали на похороны. Мы с Джоли регулярно перезванивались, но встречались всё реже. Обретённое богатство словно заострило некоторые черты наших характеров, выявляя различия, ранее почти незаметные. Она всё больше пропадала на светских вечеринках и тусовках, я же окончательно превратился в затворника. Долго искал старика-космолётчика, но так его больше и не увидел. Хотелось не просто отдать ему заслуженную долю, но и просто поговорить по душам с кем-то, кто сумел бы понять владеющее мной чувство невозвратимой потери. И всё чаще я видел сон – всегда один и тот же. В этом сне радужный дракон вновь спрашивал меня: - Ты – поэт? – Я пытался крикнуть: «Да!», но голос упрямо отказывался повиноваться – и я просыпался. И снова и снова в голове билась строчка, написанная мной ещё в далёкой юности. Само стихотворение давно забылось, но первая строка не давала покоя: «Приди же – и воспой…». Я выдержал три года. Возможно, протянул бы и дольше, но однажды вечером Джоли пришла ко мне и за бокалом вина сказала, что уезжает. Она купила себе новый дом на берегу Средиземного моря и зашла попрощаться. Похоже, дело было не только в доме, так что я от чистого сердца пожелал ей счастья. Уходя, она оставила мне листок со своим новым адресом и номером телефона. Я сжёг его со смешанным чувством печали и облегчения. Там, куда я собирался направиться, нет места старым связям. В бурном море нашей жизни маленькие камешки тонут, исчезая без следа, не оставляя даже кругов на воде. Но мне милее тихие озёра моего детства, когда всё – даже игра – было значительным и прекрасным. И в конце концов, что нужнее человеку, чем быть нужным? Моим миром сейчас правит холодная, поздняя осень. Я приземлился ночью, но покинул корабль сразу: через час он взорвётся. Не то чтобы я боялся передумать; просто хочу забыть навсегда о своей прежней жизни. Лучше думать, что родился здесь и сейчас, а всё иное – только странный, нелепый сон. Первая ночь моей жизни сказочно прекрасна: пожухлую траву укрыл иней, и в лунном свете мне кажется, что вся земля усыпана яркими бриллиантами. А в моей голове звучат стихи, которые я наконец-то вспомнил: