Придорожная собачонка [Эссе]

Сосны были изранены, но не сдаваясь росли.

Кошки ловили рыбу в мелких лужицах между
топей.

Сохраняя

Сохраняя отчуждение, словно даосский мудрец, и видя бестолковую бойкость молодежи, старый поэт возвращался к своему раннему периоду, когда он уже все понимал, но еще не был подхвачен потоком стремлений и надежд.

Урок

Долгая жизнь. Но это достижение медицинской науки. Он знал, что болезнь одолела бы его, если бы не лекарства, которые он аккуратно принимал каждый день. И потому держался подальше от тех, кто насмехается над идеей прогресса.

Утро

Сколько воздуха! И политые вчера рододендроны расправили листья. Внизу, за стволами сосен, огромная сияющая чаша — океан.

Одновременно

Я ехал на поезде через мост и одновременно шел пешком по мосту. Логика сна. А вместе с тем не есть А. Дискуссии: Бог один, но в трех лицах. Хлеб и вино в то же время тело Христово.

Сомнение

Мне казалось, я — раненный в живот человек, который бежит, придерживая внутренности, чтобы не вывалились. Правда, я знал, что не один такой. Но разве человек, вынужденный непрерывно думать о своей ране, может говорить разумно?

Бри

Смотри в оба, не давай воли наваждениям памяти.
Навестив через много лет городок Бри-Конт Робер,
Шагай по аллее, где под ногами сухие листья
                                                               каштанов,
И дыши глубоко, как дышал в ту давнюю пору,
Унимая дрожь, пробиравшую изнутри.
А сколько было отчаяния. Отречения. Понимания,
Что выбор сделан и нужно идти дальше.
И ты пошел. И стал тем, кто ты есть сегодня:
Далеко не лучшим, но знающим, в чем сплоховал,
Стыдящимся прежних ошибок, однако не слишком.

Если бы я вел дневник

Если бы я вел такой дневник, как, скажем, Налковская или Домбровская, было бы чему удивляться — ведь ничего не совпадало бы с моим образом, сложившимся у читателей. Мои тайные муки могли бы показаться болезненными (они таковыми и были), но в то же время контраст между ними и моим упорством в работе, наверное, вызывал бы уважение. Но я не собираюсь писать такой дневник, не хочу обнажаться. Потому что, в конце концов, кому бы это принесло пользу, кроме историков литературы?

Мужчина

Он сознает, что существует соперничество. Он напряжен, зорок. Готов к бегу. Мыслит агрессивно. Знает лучше других. Хочет исправить мир. Годами не может забыть своих поражений. Легко выносит обвинительный приговор. Не может жить в согласии с самим собой.

А женщина смотрит на все это с улыбкой, зная, что его занимают сиюминутные дела, не имеющие большого значения.

Аргумент

Поэты заслуживают, чтобы их изгнали из Республики. Только как это сделать? Их голосом говорит нежное, ранимое тело общества. Их сотни тысяч, миллионы. А ведь может настать момент, когда государство, научившись сохранять чистоту воды и воздуха, запишет нарушения экологии на счет пагубного влияния некоторых индивидов.

Об изгнании поэтов из Республики всегда пишут сатирически. Почему? Вот создана особая инквизиция, дабы преследовать людей с вредной привычкой сочинять стихи. В этой science fiction надо избежать сатирического тона и проникнуться заботами инквизиторов. Заботы немалые, поскольку поэтов столько, что одно их количество побуждает заключить с ними перемирие, — как случалось в некоторых полицейских государствах, издававших за свой счет сборники непонятных стихов. Драматичность ситуации состояла бы в сокрытии порочного пристрастия огромными массами граждан, так что появилась бы категория якобы обращенных, подобно маранам в старой Испании. Рыдания и крики семейств, в доме которых найдено стихотворение. И в то же время постоянная борьба карательных органов с собственной слабостью: они-то знают, что сами не свободны от тайного греха стихоплетства.