— В любом случае нужно что-то делать, — переворачивая все документы на столе, начал суетиться Гаврилов. Как будто собирался найти в кипе бумаг какой-то документ, который может изменить нашу судьбу. Разумеется, ничего у него там нет. Обычная компульсия. Расшатанная нервная система Гаврилова требует, чтобы он делал хоть что-нибудь. — Всё, Булгаков, решено! Приступать нужно сейчас же. Все выходные будем работать! В понедельник нужно открыть отделение быстрее Ломоносова!
— Евгений Кириллович, вы уж извините за прямоту, но вы сейчас откровенно бредите, — заявил я.
— Чего⁈ Булгаков, на часы посмотрите! Вы ещё пять часов должны быть моим помощником! Значит, мои указания…
— Ваши указания сейчас не имеют смысла, поскольку вы собираетесь разрушить всю выстроенную мной систему. Посмотрите на себя! Ломоносов и вправду добился своего. Он ведь напрочь лишил вас рассудка. Так не пойдёт. Мы будем строго следовать моему плану, — настоял на своём я.
— Погодите, Павел Андреевич, теперь мне начинает казаться, что вы его совершенно не слушали. Мы ведь отстанем, если не откроем отделение раньше! И уже никогда не нагоним этот отрыв.
— А мы в «перегонки» играем? Возможно, Ломоносов так и думает. Но вы-то хотя бы не покупайтесь на этот бред, — попросил я. — Важна не скорость, а итоговое качество работы. А потому нам нужно подготовиться. Вот увидите — мы обгоним его уже к концу следующей недели.
— Откуда такая уверенность? Вы ведь вообще ничего знать не знаете об организации дневного стационара!
— У моего отца в частной клинике было несколько палат, оборудованных под это отделение. Мне уже приходилось работать в этой сфере, — солгал я.
Хотя это даже ложью не назовёшь. Наоборот, я сильно преуменьшил свой опыт. В прошлом мире мне доводилось работать во всех отделениях. Если бы потребовалось, думаю, я бы и онкологическое отделение смог открыть. Профиль работы у меня был максимально широкий — я затрагивал все медицинские сферы и помогал коллегам самых разных специальностей.
— Но раз у вас уже есть опыт работы в дневном стационаре, почему вы не хотите воспользоваться этим и поспешить с началом открытия отделения⁈ — воскликнул Гаврилов.
— Евгений Кириллович, тише едешь — дальше будешь. Слышали такую пословицу? Если мы все выходные проторчим в клинике, то у нас не будет сил продолжать работать в том же духе на следующей неделе. Я сегодня в спокойном режиме запрошу все препараты, раздам указания. Затем мы два дня отдохнём, в понедельник обеспечим распространение информации о нашем отделении, познакомимся с новой медсестрой и закончим все приготовления. А во вторник начнём обгонять Ломоносова. Он один, а нас двое. Мы справимся.
Мои доводы окончательно привели мысли Гаврилова в порядок.
— Вы правы, Павел Андреевич. Что-то этот Ломоносов совсем вывел меня из себя, — вздохнул он. — Просто я, скажем так, опасаюсь его. Он должность в клинике получил не своими усилиями.
— Только не говорите, что я только что познакомился с очередным Дубковым, — не поверил своим ушам я. — Ну не могут же все лекари здесь вести такую бесчестную практику!
— Нет, этот парень совсем не такой, как Эдуард Дмитриевич. Связи у него совершенно иные. Дубков работал на дворян, и они помогали ему продвигаться. С Ломоносовым всё ещё круче. Владимир Борисович Миротворцев — его родной дядя. Думаю, теперь вы понимаете, как он попал в нашу клинику, если учесть, что Максим Владимирович — родственник нашего заведующего.
О, ну с таким я сталкивался часто. Таких проблем в моём мире было выше крыши. Руководство понапихает своих родственников, а потом удивляется, что у клиники падают показатели работы. А всё потому, что эти самые родственники попросту не тянут тот уровень нагрузки, которую на них возложили.
— Кстати, Евгений Кириллович, прежде чем приступить к приёму, хотел задать вам один нескромный вопрос, — произнёс я.
— Нескромный? — удивился Гаврилов. — Вы меня заинтриговали, Булгаков. Ну, если вы думаете, что меня тоже сюда кто-то протолкнул, то это не так!
— Я о другом, — помотал головой я. — Вы не пробовали сходить на приём к психолекарю? Между прочим, у нас такой есть.
— Вы чего несёте? — оторопел Гаврилов. — Булгаков, вы меня оскорбить хотите? Как же нам вместе работать, если у нас уже намечается какой-то конфликт! Я, по-вашему, сумасшедший?
— Я говорю не про ваш рассудок, — отметил я. — А про фобию. Я же вижу, что даже упоминание Преображенского и Миротворцева вызывает у вас подъём давления.
— Перестаньте во мне копаться! — разозлился он. — У меня обычная гипертензия.