— Во-первых, давай обойдёмся без «вы», — начал я. — Интересно у тебя работают манеры. Пока ты не раскрыл свой обман с зельем правды, вёл себя так, будто мы старые приятели. А теперь что? Будем по имени-отчеству друг к другу обращаться? Избавь меня от этой фальши.
— Ладно-ладно, — закивал Громов. Похоже, он не ожидал, что я так отреагирую на его слова.
Полагаю, он думал, что я сразу же начну паниковать. Как же так? Ведь меня сам Преображенский к себе вызывает! Надо ведь срочно придумать, как отменить жалобу. Верно? Нет. Не верно. Теперь-то я насквозь вижу Александра Громова. И дважды на одни и те же грабли не наступлю.
Хотя и в прошлый раз мне удалось обойти ловушку. И черенком от граблей в итоге получил сам Александр, а не я.
— Слушаю твои условия, — я скрестил руки на груди и облокотился о стену. — Только быстрее. Я тороплюсь к главному лекарю.
— Если примешь мои условия, то торопиться тебе будет уже некуда, — прошептал Александр. — Заявление я заберу. Ломоносов препятствовать этому не станет.
— Слушаю, — сухо повторил я.
— Сразу же после окончания рабочего дня ты можешь пройти в наши покои и снова поговорить с моим отцом, — начал объяснять Громов. — Только на этот раз беседа будет честной. Никаких зелий правды. Только искренность. И начать нужно уже сейчас. Ты так и не рассказал нам, жив ли твой младший брат и где он находится. Подтверди, что он не погиб вместе с остальными членами семьи. И тогда я заберу жалобу. А потом ты повторишь то же самое моему отцу. Мы ведь уже догадались, что ты не один выжил в ту ночь. Так чего ж ты так упираешься?
— «Чудесное» предложение, Александр. Уже догадываешься, как я на него отвечу? — я закатил глаза и подавил в себе приступ ярости.
На самом деле его условия я хотел выслушать чисто из интереса. Никаких согласий я давать не собирался.
Хотелось мне показать ему, что я на самом деле думаю о нём и о его отце на практике, но в клинике этого делать нельзя. Так я только лишних проблем наберусь. Очевидно, теперь он пользуется совершенно другой тактикой. Со стороны может показаться, что Громов цепляется за мизерные шансы выдавить из меня информацию, поэтому и говорит первую попавшуюся в голову дребедень.
Но на самом деле он меня провоцирует. Беспардонно упоминает моего младшего брата. Уточняет, что они с отцом уже знают о том, что Кирилл жив. Хотя на самом деле это не так — я готов поклясться, что они тычут пальцем в небо.
Цель этого разговора — расшатать меня и принудить к насилию. Громов не так уж плохо читает эмоции. Он видит, что я искренне хочу зайти в соседний кабинет и приложить к его голове дефибриллятор.
Ведь если я вспыхну и отвечу ему физической силой, тогда у Александра появится ещё один повод для шантажа. Сначала «бедный» жалобщик сообщил главному лекарю о нарушениях его прав, а сразу после этого обвиняемый специалист ещё и поколотить его умудрился!
После такого меня точно отсюда турнут. Но я на это не куплюсь. Александр получит по заслугам, но не сейчас. Я выжду удобный момент.
— Не советую отказываться, — настаивал Громов. — Если тебя уволят из этой клиники, то…
— Дай сюда, — я вырвал у него из рук текст с жалобой. Надо ведь хотя бы понять, в чём меня обвиняют!
Громов не стал сопротивляться. Он бы с радостью закатил скандал на глазах у свидетелей, но, к моему счастью, в этот момент в коридоре было пусто.
Так… Интересно. Александр жалуется на то, что мы с Евгением Кирилловичем в грубой форме выгнали его из своего кабинета, так как сочли, что у него нет показаний для лечения в дневном стационаре.
Сразу две несостыковки. Сомневаюсь, что Гаврилов стал бы грубить пациенту. Тем более дворянину. А меня самого в кабинете в тот момент вообще не было!
А… Тут уточняется, что я давал советы Гаврилову по телефону. Расплывчатое понятие. Может, и давал! Но явно по другому поводу. Я бы запомнил, если бы Евгений Кириллович упомянул Александра Громова.
А дальше в тексте жалобы появляется абзац от самого Максима Владимировича Ломоносова. Вот уж мой конкурент тут оторвался по полной программе! Будто бы Александр Громов поступил к нему чуть ли не в критическом состоянии. По-хорошему надо было класть его в круглосуточный стационар, но господин Ломоносов героически вытащил его из острого состояния и записал в своё отделение.
Да уж, пробивает до слёз! Только слёзы эти от смеха, а не от умиления.
Дальше Ломоносов прикладывает результаты анализов и пытается доказать, что Громов действительно был в тяжелом состоянии в тот момент. И чёрт меня раздери, какой же тут бред… Вот теперь я точно знаю, о чём поговорить с господином Преображенским!