— Ну что, доктор Кайнелайнен, присоединитесь ко мне в этом деле? — предложил финну я.
— Разумеется, Павел Андреевич! Как я могу упустить такую возможность? Пойдёмте скорее! — он так интенсивно закивал, что с его носа чуть не слетели очки.
— Булгаков, вы только не забудьте с отделениями разобраться. Я сейчас закончу с приёмом и подбегу. Нам нужно что-то придумать. И… — Гаврилов хитро усмехнулся. — Есть у меня одна идейка…
С этими словами Евгений Кириллович убежал в свой кабинет. Уж не знаю, что ему пришла за идея, но прозвучало это совсем не по-доброму.
Кстати, он снова называет меня по фамилии. Похоже, воздействие магии Владыкина окончательно спало. Правда, я так пока и не понял, пытался психолекарь как-то подобраться ко мне через Гаврилова или нет. Но это и не важно.
У меня уже есть план, как подобраться к Борису Геннадьевичу. Очень скоро ему придётся расколоться. Не дам я больше этому горе-гипнотизёру играться со мной и моим окружением.
Мы с Киммо прошли в стационар общего профиля. Найти Ломоносова было не трудно. Во-первых, его положили в самую ближайшую к его же отделению палату, а во-вторых, стонал Максим Владимирович куда громче остальных пациентов.
Со стороны послушаешь — и можно решить, что он уже в агонии.
Я вспомнил, что Кайнелайнен хотел сказать мне что-то. Его перебил Гаврилов, и он так свою мысль и не закончил. Он говорил, что мы с ним похожи. Интересно, что он имел в виду? Ну, сейчас уже нет времени спрашивать об этом. Переговорим позже. За дверью палаты нас ждёт не самый приятный пациент.
— Ну как же вы так, господин Ломоносов? — вместо приветствия бросил я и присел рядом с пострадавшим коллегой. — Вчера ещё были здоровы. Что стряслось?
Да… А Гаврилов оказался прав. Максим Владимирович жёлтый, как лимон. Представить трудно, сколько сейчас в его крови циркулирует билирубина. Ведь именно это вещество вызывает желтуху. Правда, её разновидностей бывает несколько, а именно — три. И уметь их различать очень важно. Ведь каждый вид желтухи лечится по-разному.
Вылечить-то мы с Кайнелайненом его сможем. Надо только разобраться, не кроется ли в его госпитализации какой-нибудь хитрый план. Зная Ломоносова, он мог запросто превратить собственную болезнь в оружие, которое в последний момент помешает нам с Гавриловым победить в соревновании.
— Ох, так это вам меня лечить поручили… — простонал Ломоносов. Поморщился, будто для него сам факт моего здесь присутствия казался унижением. — Лучше уж тогда сразу добейте, Павел Андреевич. Я не могу больше это терпеть…
— Настолько выраженный болевой синдром? — уточнил я.
— Да чёрт с ней, с болью! — выругался Ломоносов. — Это проклятое соревнование — вот что я больше не могу терпеть! Оно из меня все соки высосало. Я думал, что будет просто. Евгений Кириллович никогда не отличался конкурентоспособностью. А вы — новичок. Я думал, что смогу легко с вами расправиться, и я…
Максим Владимирович замолчал, с подозрением взглянул на Кайнелайнена. Финн тем временем внимательно осматривал организм Ломоносова своим «анализом».
— Эм… Думаю, продолжать этот разговор нельзя. Пока что, — поморщившись от боли, произнёс Ломоносов.
— А вы не переживайте, Максим Владимирович. Он ни слова по-русски не понимает, — махнул рукой я. — Верно ведь, доктор Кайнелайнен?
— Кюлля-кюлля, — закивал головой он.
Какая разница? Пусть слушает. Если Ломоносов сейчас выдаст что-то, что можно расценить как угрозу, у меня будет свидетель. А уж никаких тайн императорской больницы мой коллега точно не разболтает при иностранце.
— В общем, вы меня сломали, Павел Андреевич. Поздравляю, — сдался Ломоносов. — Изначально вы показались мне простым противником. Но когда я понял, какую допустил ошибку… Сдавать назад было уже слишком поздно. Поэтому я и начал использовать против вас с Гавриловым любые методы.
— Это что, исповедь? — удивился я. — Не ожидал. Думал, что вы продолжите плести свои интриги.
— А какой теперь смысл? — хмыкнул он. — Доплёлся. Посмотрите, что со мной стало.
— Действительно, тут что-то странное, — нахмурился Киммо Кайнелайнен. — Само заболевание вижу, а его причину понять не могу. Впервые с таким сталкиваюсь.
— Эй… Эй! — воскликнул Ломоносов. — Вы меня обманули! Он ведь говорит на русском!
— Ну уж не принимайте близко к сердцу, Максим Владимирович, — усмехнулся я. — Ваши обманы были куда более колкими, — я перевёл взгляд на Киммо. — Что с ним, доктор Кайнелайнен?
— Сами взгляните. Не хочу навязывать вам своё мнение. Будет лучше, если вы сами сделаете свои собственные выводы, — заключил финн.