МАРГАРИТА. Требует, требует… Время требует… Мне все равно кажется, что теперешнее время от людей требует как раз быть разными — то есть поумней. Семьсот лет латышский крестьянин выживал благодаря своей крестьянской хитрости — это умом! Это и есть доля малых народов. Так нам придется выживать перед сильными всегда. Да и на этот раз ничто не изменилось к лучшему, если не к худшему. (Прямо Эдуарду.) Так какими нам все же быть?
ЭДУАРД (выпрямившись). Чтоб только выжить, говоришь… На это ты метишь, мама! Чтоб выжить — как скот выживает… как стадо овец! Коим господин может и шкуру содрать и кровь спустить, да и погладить, всё по своему соизволению… Теперь, когда в своих идеалах, своих устремлениях, в осознании себя, своей силы мы сделали так много уже… (С лихорадочной, внезапной убежденностью.) И хоть бы мы и теперь как бы проиграли, так свои идеалы, свои убеждения мы не предали, да и не посмеем это сделать никогда! Иначе не стоит нам и жить! Мы верили и верим, что самое противное самое что ни есть, самое подлое, что только может быть между людьми — эта власть человека над человеком — грубая, необтесанная, жестокая власть, уничтожающее неравноправие, что оно должно быть изжито!! Эгоизм этот! Мать, ведь, хоть только в мыслях, но ты всегда была с нами!
МАРГАРИТА. Сынок, ты умен, да! И в душе своей ты не раб… А ты подумал, что человек, хоть и угнетенный человек, тем не мене никогда не стоит на самой низкой ступеньке в этом действительно несправедливом мире. Если даже люди бы во всем мире стали бы как братья, превеликая несправедливость мира была бы этим изничтожена? Человек есть да и будет эгоистом. Эгоистом, хотя бы к другой живности. А эта живность будет эгоистична по отношению к кому-то другому, и так без конца. За что же ты борешься? По сути, ты только желаешь закрепить свои позиции эгоиста — человека! Может быть лучше и быть жертвой несправедливости другого человека иногда, как хоть чуточку искупив свою вину пред большой, нескончаемой несправедливостью всего мира!
ЭДУАРД. Мать, что ты сейчас мелешь! Куда это ты дофилософствовалась! Теперь, когда человек унижает, убивает другого человека только потому, что этот другой такой же, как он сам, может быть даже лучше — умнее работящее, честнее, справедливее… И когда таким мерзавцем оказывается другой человек, рядом, — то мы с ним с той минуты враги, враги не на жизнь, а на смерть! Почему мне сегодня задумываться об эгоизме вселенной, если передо мной торжествует эта сознательная и поэтому самая противная часть эгоизма — подлость и мерзость между людьми?
КАРЛИС. Все тут яснее ясного.
ЭДУАРД (иронизирует). Мать, как бы это не было странно, такое глубокое философствование не к месту и не к времени иногда — мешает действовать, сохранять ясный рассудок!
МАРГАРИТА. Так же как каждые не до конца продуманные действия, дают результат скромный… А то и вовсе никакой…
ЭДУАРД (с лихорадочной увлеченностью). Даже если мы в своей революции чего то до конца и не продумали, сразу не почувствовали не только величие но и тяжесть цели… Все же за то совсем короткие мгновение мы многому научились, многое поняли. И это не зря! Поверь мне, мать, — это не зря!
МАРГАРИТА. Бог даст, чтобы это было бы не зря. (Эдуард, пошатнувшись, хватается за стенку.) Что с тобой, сынок!
ЭДУАРД. Ничего. Голова закружилась. Пройдет. (Пытается улыбнуться.) МАРГАРИТА (всматривается). Эдуард, тебе плохо… (Подходит, касается лба своего сына.) Ты же горишь как в огне!
КАРЛИС (обеспокоено). Может быть, простудился в подвале…
МАРГАРИТА. И с ногой не к лучшему… Может жар от того?
КАРЛИС. Нужно бы доктора, лекарство!
МАРГАРИТА. Нужно… Нужно…
ЭДУАРД (сникнув). Нога… Моя глупая нога…
МАРГАРИТА (с твердой, несгибаемой уверенностью). Иди сюда, я положу тебя в кровать! Сейчас лечить тебя будем! Иди сюда, сынок… Я сберегу тебя… Я вас всех сберегу…
Пятая сцена
Еще раз кабинет барона Хабихта. Воскресный вечер еще через неделю.
Оперев голову в руки, за столом хмуро сидит барон Хабихт. Встав, он подходит к окну, напряженно всматривается в ночную темноту. В дверях тихо появляется Рец.
РЕЦ. Ваше сиятельство, пастор, господин Таупер!