Извольте радоваться: ученик второго класса — и не знает элементарных вещей. Теперь он меня зовет — Жанр. Его, видите ли, мое объяснение не удовлетворило.
А неделю назад Вовка соизволил сделать мне замечание.
— Может ли молодой человек первым протянуть руку взрослой женщине? — как бы между прочим спросил он.
— Конечно, нет, — отвечаю. — Не только взрослой женщине, но и девушке. Неужели ты этого не знаешь?
— Я то знаю, а вот ты, — говорит он мне, — вчера первым протянул свою лапу Татьяне Сергеевне.
Вообще за слово «лапу» ему следовало дать педагогический подзатыльник. Но известно, что Макаренко иными методами воспитывал трудных ребят. Подзатыльник я ему, конечно, дал, правда, по другому поводу. В порядке профилактики.
Возвращаюсь из школы домой и вижу: ходит мой Вовка страшно таинственный и хитро глядит на меня, словно хочет сказать: «А я про тебя что-то знаю».
Посмеивается, но молчит. И все ходит за мной. Я с чисто педагогической точки зрения делаю вид, что меня его усмешки не трогают. А Вовка не отстает, все следует за мной, держа «руки в брюки». Сколько раз я говорил ему: держать руки в карманах неприлично. Это дурная манера.
— По-жа-луй-ста, — отвечает Вовка. Вынимает руки из карманов, но с таким видом, будто сделал мне громадное одолжение. Наконец мне это надоело, и я спрашиваю его:
— Ну, говори… Что ты знаешь?
— Интересная картина? — неожиданно спросил он.
— Какая картина?
— Которую детям до шестнадцати лет смотреть не разрешается.
— О какой картине ты говоришь?
— Сам знаешь.
— Во-первых, — говорю, — мне шестнадцать лет.
— Нет, тебе исполнится шестнадцать только через шесть месяцев и десять дней, — парирует Вовка. Он ведь все знает.
— Во всяком случае, тебя это не касается, — сказал я.
— По-жа-луй-ста, — отвечает Вовка и назло мне сует руки в карманы и хочет уйти. Вообще его любимое слово — «пожалуйста», этим он показывает, что Володя Морозов — воспитанный и весьма вежливый товарищ.
— Хорошо. А как ты узнал, что я был в кино?
— Очень просто. Сегодня утром я видел, как ты и Толя вместо того, чтобы повернуть в сторону школы, побежали на остановку и сели в автобус. Я подумал, значит, поехали в кино и, наверное, будут смотреть «Аферу в казино».
— Значит, ты дошел до того, что научился шпионить? — вскипел я.
И, представьте себе, Вовка надулся, обиделся! Подглядывание за взрослыми он считает нормальным поведением. Я уже сказал, что тут же дал ему крепкий подзатыльник с чисто педагогической целью. Нельзя же, в самом деле, поощрять нездоровое любопытство.
Отлетев на три шага, Вовка повернулся ко мне, сложил свои могучие руки на груди, как это делает папа, когда читает мне нотацию, и, задрав свой нос, сказал мне:
— Так вы воспитываете младших?! Мало того, что не пошли в школу, мало того, что смотрели такой ужасный фильм («ужасный фильм» он, безусловно, слышал от мамы), вы еще деретесь…
И ушел с высоко поднятой головой, как оскорбленный рыцарь. Мне пришлось весь вечер думать, нервничать: скажет ли Вовка маме или не скажет? Готовить уроки, как вы сами понимаете, у меня уже не было никакого настроения. Но что Вовке до того, что у меня экзамены на носу и мне дорог каждый час?
Я уже подумывал, как задобрить его, подарить ему что-либо. Но это же Вовка-праведник. Неподкупная личность. Не глядя на меня, он вздумал расхаживать по квартире и громко повторять стихотворение. В другое время я бы прикрикнул на пего: «Замолчи! Надоел!» А сейчас я в его руках. Вернется папа — и Вовка-дипломат, как бы между прочим, скажет:
— А Саша говорит, что «Афера в казино» — интересная картина.
И мне тут же придется сознаться во всем, ибо для папы всякая ложь — тягчайшее преступление.
Вдруг Вовка подходит ко мне и, точно копируя маму, говорит:
— Почему ты не готовишь уроки, я хотел бы знать? У тебя ведь завтра математика. — Это же Вовка, он все знает.
Чтобы не обострять наши отношения, я сел за стол. Минут через двадцать он появляется и торжественно-официально заявляет:
— На этот раз я ничего не скажу пи маме, ни папе. Но если это повторится, на меня не рассчитывай.
И надо сказать, Вовка умеет сдержать слово. Я его спрашиваю:
— А почему ты не скажешь? Просто любопытно.
— С чисто педагогической точки зрения.
— Интересно, откуда ты знаешь, что это означает?
— Я слушал по радио лекцию кандидата педагогических наук Людмилы Викторовны Соболевской, она говорила, что не всегда следует наказывать.
— А почему ты слушаешь чисто научные лекции?
— По радио ведь не объявляли, что такие лекции детям до шестнадцати лет слушать нельзя.
Ну, что ему ответить? Чтобы закрепить наши мирные переговоры, я предложил Вовке:
— Хочешь… я подарю тебе мой электрофонарик с запасными батареями?
— Задабривать детей не-педа-го-гично. — Последнее слово он еле выговорил. Но, сказав его, повернулся и добавил — Не буду тебе мешать. Даже телевизор не стану включать.
Надеюсь, вам теперь понятно, как трудно воспитывать таких, как Вовка. Вовкой занимаются все, а, по сути, его воспитанием приходится заниматься мне. Что поделаешь!
СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ
Завидовать Васе Кислову не следовало. Общее горестное выражение лица и печальный взор имели свое оправдание.
Васю назначили заведующим клубом поселка, в котором живут лесорубы, трактористы-трелевщики, шоферы тягачей, мастера лесного дела. Не жалея энергии, Кислов привел клуб в порядок, организовал мощное трио баянистов, повесил транспаранты со стихотворными текстами (правда, иногда рифма стихотворной строчки выпирала из размера, как сучки на дереве), а в общем, новый заведующий потрудился, полностью использовав опыт начальника клуба плавучей морской базы, на которой он служил до демобилизации… Но…
Об этом «но» и весь разговор. И упирается оно в поведение тракториста Кости Синявина. И досадно и обидно. Досадно, ибо Костя Синявин — работяга, хороший механизатор, а обидно… Об этом и речь.
В субботу в клубе должен состояться молодежный вечер. Сперва самодеятельный концерт по новой программе, ее репетировали под руководством Васи Кислова, затем показ документальных фильмов и бал. Самый настоящий. Под музыку трио баянистов. А сам клуб? Картинка. Стены окрашены в приятные колеры, в люстру ввинчены сильные лампы, полы вымыты, как корабельная палуба.
Но… (это самое «но»). В клуб непременно явится Костя Синявин. Шикарный, с шелковым шарфиком на шее (лично Костин шик), с напомаженной золотой шевелюрой и, конечно, навеселе. Сперва Костя пройдется по залу, пристально поглядит на каждого, как бы выбирая жертву, затем подойдет к ней, жертве, и спросит:
— Ты видел северное сияние?
Независимо от утвердительного или отрицательного ответа, Синявин стукнет ребром ладони по лбу жертвы, да так, что у нее в глазах действительно вспыхнут огни «северного сияния».
За обиженного начнут заступаться, поднимется шум, Костя стукнет защитников… Девушки начнут покидать клуб, умолкнут баяны, парни потрусливей кто куда, и конец веселью.
Вот почему у Васи Кислова уже в среду были печальные глаза. Что делать?
Гениальную мысль подала жена Васи, счетовод конторы:
— Вася, поговори с участковым, пусть он изолирует Синявина на субботний вечер.
Но завклубом поступил в соответствии с восточной мудростью: «Выслушай жену и поступи наоборот». После совещания с Варей Солдатенковой, председателем правления клуба, они решили: допросить Костю Синявина быть распорядителем вечера, ответственным за порядок.
Синявин внимательно выслушал Варю и Васю, хитро прищурился и усмехнулся:
— Чего придумали?! Перевоспитать решили?