Тогда однотомником дело не кончилось. За однотомником пришлось закончить обещанную статью, а тут заказали предисловие, и понеслось… Времени это отнимало немного, а деньги давало немалые. Во всяком случае, гораздо бо́льшие, нежели зарабатывал Олег своими рассказами и своей должностью. К тому же нужно было покупать машину, к тому же у Ольги случился выкидыш, и она долго лечилась, и для «папашки» пришлось нанимать сиделку… Но и не это главное.
Главное достоинство «папашки» Олег открыл почти случайно, когда, составляя ответы для анкеты одного журнала, упомянул среди наиболее интересных, на «папашкин» взгляд, писателей, тех, от которых зависели его, Олега, литературные дела. Упомянул просто так, скорее для хохмы, чем ради выгоды. Но как же вдруг двинулись его дела, когда анкета была опубликована! Олег и не представлял себе, что все можно решать так стремительно. Больше он себе, конечно, такого не позволял. То есть готовых обойм не выдавал. Очень умно и расчетливо вставлял имена в «папашкины» статьи. Самое смешное, что «папашке» многие книги, которые Олег предусмотрительно складывал на столе в его кабинете, и в самом деле нравились. То есть не то, что там, в этих книгах, было написано, «папашка» уже давно не читал ничего, а обложки этих книг. Так что зачастую Олег мог вставлять имена нужных людей в «папашкины» статьи с чистой совестью — стоило только назвать эту книгу, и на лице у «папашки» появлялось умильное выражение. Кстати, эти книги «папашка» прятал у себя, не желая возвращать их Олегу…
В общем, ни собственное имя Олега, которое, судя по критике, уже появилось у него, ни приличные гонорары «папашки» ничего не значили по сравнению с возможностью хвалить и ругать в «папашкиных» статьях по собственному усмотрению друзей и недругов. И все мог Олег. Мог и отказаться от денег, даже от московской квартиры, но не от этого. Это был фантастически простой и столь же фантастически действенный механизм влияния и на свою судьбу, и на судьбы своих знакомых. И об этом никто, даже Ольга, не должны были знать…
Сейчас, как-то сразу протрезвев, Олег мучительно пытался вспомнить, что́ было сегодня в пьяном бреду, отчего живет в нем сейчас страшное ощущение катастрофы? Он много говорил сегодня, но все эти слова он готов повторить где угодно. И о «папашке» он тоже ничего сказать не мог, потому что уж тут-то протрезвел бы сразу, как сейчас. Нет… Кем-то другим что-то было сказано, отчего и понесло его, отчего и закувыркался он, как падающий с дерева лист.
— Держись, старичок. Держись! — возник рядом голос Струнникова, и Олег открыл глаза. Потерев висок, он спросил:
— Слушай… А что ты хотел сказать, когда мы говорили тогда о поколении?
— Они нас так, а мы их этак? — переспросил Струнников. — Ты это имеешь в виду?
— Это…
— Ну ты ведь сам, старичок, понимаешь, что я имел в виду. Выпей лучше, а то на тебе лица нет.
— Паршиво… — проглотив коньяк, сказал Олег. — Не пьешь, поэтому и прет всякая глупость, когда выпьешь.
— Ну что ты… Какая же это глупость. Ты прекрасно сегодня говорил, старичок. Особенно мне понравилась твоя мысль насчет того, что мы не взрослеем. Волосы редеют, морщины режут кожу, старость подступает своим чередом, а взрослость так и не наступает. Это ты очень точно подметил. Это ты в рассказ где-нибудь вставь.
— Я не об этом говорил… — хмуро проговорил Олег и опустил голову. — Я о том, что мы не умеем, не научились ни за что отвечать. Потому и не научились до сих пор, что с нас и не требовалось ответа ни за что. Поэтому и не взрослеем. И хоть начали осваивать нижние этажи бюрократии, а все равно так и остались Мишками, Серегами — мальчишками, одним словом.
— Ничего, старичок, освоим, обживемся и на верхних этажах. Я серьезно. Я тебя пока в свои проекты не включал, но сегодня понял, что зря. Мы, старичок, многое можем. Ты только без нерва. Не дави, старичок. Сердце беречь надо, раз душу погубили. А с дневниками лагерными ты не тяни. Я завтра закину тебе тексты. Глянь… Это стоящее дело. И не только ради денег, а вообще… Ну ты поймешь это, когда прочитаешь. И Аркадию Георгиевичу это на пользу пойдет.
— Да-да! — чуть торопливее, чем надо, сказал Олег. — Я обязательно Аркадию Георгиевичу покажу эти дневники. Он интересуется такой литературой…
— Да ну, старичок… — Струнников очень трезво взглянул на Олега. — Я с тобой серьезно говорю, старичок. Ему сейчас э т о о ч е н ь н у ж н о… Понимаешь? Не надо мелочить, старичок. Надо по-крупному. Сейчас надо по-крупному. Сейчас это красиво прозвучит. Эти дневники и предисловие твоего тестя. Надо же поддержать старика, старичок. Как же иначе?