— Хотите кока-колы? — предложила я. В задней комнате, в холодильнике, я держу кое-какие припасы. — По-моему, вы умираете от жажды.
— О-о, большое спасибо. — Голос был глуховатый, с придыханием. Голова торчала из воротника и напоминала игрушечную, в какие на праздниках швыряют мячи. Лицо искривилось в улыбке — чистой, милой и простодушной. — Можно стакан холодной воды? Буду очень признателен.
— Можно и коку.
— Большое спасибо. Стакан воды меня вполне устроит.
Я предложила ему сесть и пошла выполнять его заказ, а он с радостью дал уставшим ногам передышку. Воду выпил с явным удовольствием, оставив чуть-чуть на потом.
— Меня зовуг Элинор Макэлли. Я здесь хозяйка. Чем могу быть полезна?
Он достал конверт со своими верительными грамотами, начал их извлекать одну за другой и давать пояснения: потертая визитная карточка с его фотографией и надпечаткой «Церковь воли Господней»; показав, он тут же убрал ее в конверт; сложенное во много раз и расползшееся в местах сгибов письмо; книжечка на спирали со списком фамилий, сделанным старательной рукой не очень грамотного человека.
— Я — преподобный Хестерсон из Церкви воли Господней…
— Где это?
Видно, я столкнула его с наезженной колеи. Чуть замявшись, он продолжал:
— В Вустере. Летом я приезжаю делать дела Господни в Хайаннис. Хочу спросить у вас — не поможете ли нам содержать детский лагерь? Дети так его любят. У нас много друзей, они дают на это доброе дело деньги. Люди нам помогают. Знаете мистера Симура Ларрика?
Выговорить все это зараз он не мог — не хватало дыхания, — но с передышками кое-как справился.
Из потертого письма мистера Ларрика следовало: священник Зил Хестерсон автору хорошо известен и он совершил много добрых деяний. Письмо было написано пять лет назад. В Провиденсе. Это меня слегка насторожило, но я решила не цепляться.
Хестерсон открыл свою обшарпанную разлинованную книжечку и протянул мне. На каждой строчке — фамилия и сумма взноса. В основном один или два доллара. Попадались и пятерки, очень редко десятки, а какой-то благодетель раскошелился на двадцать пять. Знакомых фамилий было очень мало. Лу Потч, поставщик растительного масла, президент ассоциации розничной торговли, отстегнул два доллара. Бет Хэннон, хозяйка магазина «Килларни», раздобрилась и дала гель. Я прослезился была плова — это безыскусное вымогательство позволяло почувствовать себя героиней всего за пять долларов. Он достал из кармана книжечку с квитанциями и зарегистрировал мой взнос.
— Дети будут молиться за вас, — заверил меня он.
Я сказала, что дала бы больше, но мой бизнес пока не окреп. Господь, заверил он, пошлет мне свое благословение. Что ж, призналась я, лишним оно не будет.
Я не вспоминала о Хестерсоне до следующего августа. В тот день шел дождь, магазин был полон народа. Я стояла, наклонившись над прилавком, выписывала чек и вдруг увидела его — скромненько стоит в сторонке, черная шляпа надвинута на глаза. Черный военный плащ с богатырского плеча закрывает и кисти рук, и лодыжки, словно Хестерсон ни с кем не желал делиться своим теплом. Я не заметила, когда он вошел. Он просто стоял, не пытаясь привлечь мое внимание. Я знаком пригласила его в кабинет и заглянула туда сама, едва удалось улучить минутку. Показала, где налить стакан воды и сделать то, что необходимо после целого дня ходьбы. И увеличила взнос до семи долларов.
Он приходил каждый год. Показывал мне фотографии своих мальчишек — четверо взгромоздились на качели, подвешенные на веранде, еще несколько стоят обнявшись, эдакие друзья-приятели. Однажды вместо него явилась женщина, некая сестра Мария, тоже с головы до пят в черном, бумаги в большой черной лакированной сумке. Преподобный Хестерсон не совсем здоров, она совершает обход вместо него. Я пожелала ему скорейшего выздоровления и передала десятку; к тому времени его ставка выросла. С недугом он справился и через год явился собственной персоной.
— Я дам пятнадцать долларов, — предложила я. — Но в свою ведомость занесите десять. Не хочу высовываться.
— Не знаю, как вас благодарить. Благослови вас Господи.
— Вашими молитвами.
На собрании-банкете ассоциации розничной торговли кто-то сказал: с этими поборами надо что-то делать. Надо выступить единым фронтом. Понятное дело, говоривший не знал, как именно выступить, просто ввернул для красного словца. Да и никто не знал. Я решила высказаться. «Что ни делайте, не обижайте моего друга, преподобного Зила Хестерсона. Он делает доброе дело. Я его вам уже рекомендовала».