Еще раз окинув взглядом интересного незнакомца, Муфельдт сняла цепочку, сделала приглашающий жест и тут же сунула руку в карман стеганого халатика, в котором притаился маленький револьвер системы «бульдог».
Неизвестный снял галоши, шапку, пальтецо. Под пальто оказались офицерский китель и галифе. Вошел в гостиную. Был он плечист, статен. Волевое лицо. На лбу глубокий шрам, придававший, однако, мужественность гостю и никак не портивший впечатления.
— Честь имею представиться, фон Дитц Август Фридрихович, подполковник императорской армии, — он браво щелкнул стоптанными каблуками. — Госпожа Муфельдт, если не ошибаюсь?
— Вы правы, — Елизавета Эрнестовна села на легкую козетку и показала глазами фон Дитцу на кресло.
— С чем пожаловали, Август Фридрихович?
Фон Дитц развел руками, произнес, извиняясь:
— Знаю, что вы спешите на службу. Но время еще есть. Позвольте... — Он наклонился и, взяв руку Елизаветы Эрнестовны, с чувством поцеловал. — Не знал, не ведал, что за чудная Кримгильда обитает в этом особняке.
Муфельдт почувствовала, как задрожали у нее поджилки. О нет! Она ни в коем случае не упустит нового знакомого. В жизни у нее только дважды подрагивали поджилки: когда извозчик-лихач, весьма похожий на Распутина (она тогда гостила в Санкт-Петербурге), вызвал в ней ощущение фаталистической вседозволенности. А в другой раз — мистика какая-то — поджилки затряслись в музее Ватикана, когда она увидела торс Геракла — глыбу желтоватого мрамора. Ни рук, ни ног, ни головы!.. Громадный торс, весь в выпуклостях мышц. От него так и веяло бешеной мужской силой.
С этого дня она все искала, искала Геракла. Унизилась до того, что решила испытать Абрека. От «Геракла» нестерпимо несло чесноком и сивушным перегаром. Он, правда, старался, но его ласки были скоропалительны и совершенно не впечатляли... Осипов?.. Никуда не годен. Есть еще кое-кто, но они нужны только для дела. Иногда приходится уступать.
И вот появился еще «соискатель». От него веет силой. Неужели это он?.. Он!
Задыхаясь от волнения, Муфельдт спросила хрипло:
— С чем пожаловали, господин фон Дитц?
— Может быть, мы перейдем с вами на родной язык? — любезно предложил гость. — С чего это мы, немцы, станем говорить по-русски?
Елизавета Эрнестовна смутилась. Яркий румянец залил ее смертельно бледные щеки.
— К стыду своему, почти забыла немецкий. Из Прибалтийского края меня вывезли маленькой девочкой. Долго жила во Франции. И вот после замужества очутилась в Ташкенте.
— Увы, мы все во власти фатума. Однако не стану отнимать вашего драгоценного времени. Перейду к делу. Я дал слово офицера и обязан его сдержать. Вы наслышаны о существовании некоего штаб-ротмистра Лбова?
— А-а-а, — протянула Муфельдт. — И что? Его, конечно, расстреляли, не так ли?
— Представьте себе, штаб-ротмистр здравствует, чего и нам с вами желает, что весьма любезно с его стороны, если учесть столь тревожное время. Недавно читаю в газете приказ ташкентского совдепа: за изготовление самогона и других одурманивающих средств, за распитие их виновные несут наказание вплоть до расстрела!.. Как вам это нравится, мадам?
— Сейчас живется хуже, чем в древней Спарте. Там хоть не укладывали под одно одеяло целую улицу, как это собираются сделать большевики!
— Ха-ха-ха!.. — покатился со смеху фон Дитц. — Простите за солдатскую откровенность, но я очень бы хотел жить с вами, мадам, на одной улице.
Ей неудержимо хотелось сказать, что пусть он живет не только на одной улице — в его распоряжении весь особняк. Но сдержалась. Нельзя торопиться. Мужчин не тешат легкие победы. И она перевела разговор.
— Так что же штаб-ротмистр Лбов?
— Я провел с ним несколько дней в местной крепости. Точнее — в каземате.
— Бедняжка! — она положила свою руку на его ладонь. «Бедный» фон Дитц невзначай коснулся рукой чуть выше ее колена. При этом рука его ощутила металл «бульдога».
— Ого! — улыбнулся подполковник.
— Нынче женщины должны быть амазонками, — чуть смутившись, отвечала Муфельдт. Поднялась, демонстративно вынула из кармана револьвер, сунула в ящик комода. — Теперь вы в безопасности.
— Гран мерси, мадам.
— Так что же Лбов?
— Держится молодцом. Чекисты из него слова вытянуть не могут. Я же сидел по пустяковому делу — уклонение от обязательной регистрации. Вы, конечно, догадываетесь, что мне могли предъявить и более серьезное обвинение, например, — распитие одурманивающих средств, ха-ха-ха...