Муфельдт понимающе кивнула.
— Но мне удалось провести за нос красного детектива Фоменко. Меня и выпустили, обязав отбывать трудовую повинность. Не поможете ли устроиться в Военный комиссариат? У вас, я наслышан, там есть связи, — фон Дитц любезно поцеловал ручку огненноглазой красотке, как бы заглаживая намек на ее связь с Осиповым и давая понять, что это его не шокирует
— Надо подумать, — уклончиво отвечала Муфельдт. — Но что же все-таки штаб-ротмистр Лбов?
— О-ля-ля! Обычная любовная интрижка. Влюбился в какую-то медсестричку... Кручинина ее фамилия. Его все еще истязают в каземате, а меня выпустили. Он передал записочку несравненной Мари. Виктор сказал, что его Мария бывает у вас, а постоянного адреса у нее нет. Я и зашел осведомиться. И, поверьте, не раскаиваюсь!
— Мари давно не заходила, — солгала Муфельдт. Ее обуяла ревность. Мари, что там ни говори, — красавица, Лорелея золотоволосая. Чем черт не шутит! — Вы оставьте записку, я передам.
— Милль пардон, мадам, не могу. В собственные руки обещал. Слово офицера! Для вас готов сделать все возможное и даже невозможное... А где же теперь мадмуазель Кручинина?
— Кто-то сказал, что уехала в Коканд, она там у господина Потеляхова была в услужении.
— В услужении! — ужаснулся фон Дитц. — И офицер желает наложить на себя узы Гименея... Сэт импосибль! Невозможно.
Фон Дитц поднялся и стал откланиваться.
— Простите великодушно, что задержал. Вам ведь на работу. Ничего не поделаешь. «Кто не работает да не ест!».
— Может быть, позавтракаете?
— Если позволите, в другой раз. Хотел бы также молить вас об одном одолжении.
— Интересно, — Муфельдт кокетливо прищурилась и поправила пальчиками карменовские зачесы на висках.
— Я всего три дня, как из крепости. Исполнять трудовую повинность я уже начал. Устроился референтом в одно коммерческое предприятие, работающее на паях с совдепией. А вот насчет жительства... Прозябаю у пьяного сапожника. Меня, знаете ли, как сына Людовика Шестнадцатого, отдали на воспитание к сапожнику! Ха-ха-ха...
— Бедный, — посочувствовала Елизавета Эрнестовна. — К сожалению, для постоянного вашего жительства в моем доме нет условий.
— Понимаю. Военкомат?
— Сэ ля ви, — вздохнула Муфельдт. — Но я буду рада видеть вас, как только у вас появится желание навестить мою скромную хижину.
— О-о-о!.. — задохнулся от восторга фон Дитц. — Признаюсь в лукавстве... Не так уж мне плохо живется и там, где меня приютили. Сапожник — бывший полковник. Теперь промышляет шитьем матерчатых пантофлей. Позвольте мне через три дня навестить вас?
— Жду. С нетерпением жду!
Фон Дитц надел пальто, свою каракулевую шапку с «ушами». Более чем полагалось по этикету задержал поцелуй на ручке Елизаветы Эрнестовны.
Уже в дверях вдруг обернулся, растерянно улыбаясь.
— Простите, что могу омрачить столь приятный разговор деловой просьбой. Современные нувориши, к которым я поступил в услужение... Да, да в услужение!.. Должны получить в банке крупную сумму. А их машинистка заболела. Некому отпечатать чек. В большевистском банке введен дурацкий порядок — печатать чеки на машинке. Не согласились бы вы... Разумеется, не безвозмездно... Простите за меркантильность, но нынче время суровое. Моим нуворишам и амикошонам срочно надо получить семьсот сорок тысяч. Я подозреваю, правда, что они тут же зададут тягу с деньгами. Но какое мне дело? Нувориши приходят и уходят, а истинные дворяне остаются!.. Ха-ха...
У Муфельдт вновь задрожали колени. Но уже по другой причине. Семьсот сорок тысяч!..
— Охотно отпечатаю, — ответила она, сдерживая взволнованное дыхание. — Приходите завтра утром. Сегодня невозможно. Целый день над моей душой будет нависать некий Хамдамов. Местный дикарь и большевик. Я должна отпечатать ему какой-то доклад. И пока я не поставлю последнюю точку, он не успокоится.
— Где я смогу вас найти?
— Приходите к началу занятий в комиссариат. Он в самом начале Пушкинской, возле Константиновского сквера.
Подполковник фон Дитц вновь щелкнул каблуками, вновь нежно поцеловал ручку хозяйке. Произнес с многозначительным видом:
— До скорого и, я надеюсь, очаровательного свидания.
Поутру Елизавета Эрнестовна была на службе уже за полчаса до начала занятий. В душе ее бушевала буря. Ей и своего нового Геракла не хотелось, смертельно не хотелось потерять. Ведь как только произойдет то, что она задумала, фон Дитца почти наверняка заметут чекисты или агенты угрозыска. Но и такие огромные деньги выпустить из рук глупо. А при чем тут Геракл? Он ни в чем не виноват! Подержат его, подержат, да и отпустят. Однажды уже отпустили...