— ...До зубов вооруженных кетменями! — вновь вставил Бутенин.
Осипов вскочил, пожелтевшее лицо его пошло красными пятнами.
— Прошу не превращать наше совещание в балаган.
— Что? — вскинулся Бутенин. — Значит, я шут балаганный?.. Да я...
— Господа, — вмешался Павел Павлович Цветков. — Ну время ли сейчас, когда решается историческая судьба... — он не нашел подходящих слов и заключил: — Не время выяснять отношения. Продолжайте, Александр Васильевич.
— Далее: левые эсеры гарантируют двести штыков...
Тут вдруг прорвало полковника Цветкова. Грозно шевеля густыми бровями, он иронически заметил:
— Левэсы кричали, что они представляют большинство населения. А на деле оказывается, что число защитников их идей меньше числа депутатов в Ташсовете! Это как все понимать?
— Павел Павлович! — поднялся Осипов. — Сейчас уже поздно теоретизировать. Скажу одно: если завтра мы не свергнем большевистскую шатию, послезавтра мы будем лежать во сырой земле... Продолжайте, полковник Руднев.
— Правые эсеры тоже обещают двести штыков. Но все это, — Руднев осторожно провел пальцем по прямейшему пробору на голове. — Простите, но все сии вооруженные силы принимать всерьез просто смешно. Теперь скажу о реальных силах. Ваш Второй полк, господин полковник, — обратился Руднев к Бутенину. — Мы на него рассчитываем.
Неуклюжий Бутенин поднялся, пробасил:
— Мавр сделает свое дело.
— Далее... Господин военком Осипов обещает вывести своей властью из Ташкента Четвертый полк. Он также надеется на воинские формирования, подчиняющиеся ему в Скобелеве. Но это уже будет более поздний этап.
Вскочил Тишковский, воскликнул с надрывом:
— А почему вы не говорите о бронеавтомобиле с вернейшим экипажем, находящимся в вашем распоряжении?!
Участники совещания не выдержали, фыркнули. Даже флегматичный Руднев, усмехнувшись, сказал:
— О да, разумеется. Простите, что упустил из виду упомянуть. Однако позволю продолжить доклад. Всего в нашем распоряжении, как предполагается, будет более четырех тысяч штыков и сабель. Сила внушительная. И тем не менее, решить проблему большевиков только с помощью этой силы в Ташкенте практически невозможно. Над нами нависают два проклятья: так называемая «Рабочая крепость» — то бишь Главные железнодорожные мастерские. Там создан целый арсенал, включая полевые трехдюймовые орудия. Рабочие вооружены. Наше выступление может натолкнуться...
— Пусть это вас не тревожит, — глухо произнес Агапов. — Пока я главный комиссар в мастерских...
— Душевно тронут, — поклонился слегка Руднев. — Но есть и второе проклятье — крепость, возведенная еще в шестьдесят шестом году. Там сильный гарнизон, там тяжелые орудия, могущие разнести в щепки...
Вскочил Осипов. Ладный, подтянутый, насквозь военный.
— Крепость я беру на себя. Комендантом крепости мой добрый знакомый Белов Иван Панфилович, левый эсер. Я сообщу ему о том, что его товарищи участвуют в нашем благородном деле. Как же ему отказаться от своих единомышленников? Крепость я возьму одной-единственной запиской к Белову.
Осипов сел, тяжело дыша. Налил из графина воды.
— Разрешите продолжать? — бесстрастно спросил Руднев и, не дожидаясь разрешения, продолжал излагать диспозицию. — План действий таков... В восемнадцать-девятнадцать часов завтра, то есть вечером, как только стемнеет, наши наиболее надежные «двадцатки» проникают на территорию главных мастерских по паролю: «Где здесь Восьмой район?», захватывают арсенал с винтовками и боеприпасами, устанавливают контроль над «Рабочей крепостью». Тем временем господин военком... — Руднев с особым удовольствием произнес — «господин военком». — Господин Осипов устанавливает контакты с комендантом крепости Беловым. Крепость открывает огонь по большевистским гнездам — «Белому дому», «Дому свободы» и другим достойным целям. Вступает в бой ваш полк, полковник Бутенин. Военком подтягивает верные ему вооруженные силы из Скобелева и, напротив, не пропускает в Ташкент иные воинские формирования. Мы захватываем почту, телеграф, банк, другие правительственные учреждения, устанавливаем контроль над городом.
— А дальше что? — спросил Бутенин, поглаживая квадратный свой подбородок.
— Дальше уже политика, — усмехнулся Руднев. — Не угодно ли кому-нибудь пояснить?
Осипов поднялся — глаза сверкают, лицо помертвелое.
— Населению объявляется: власть в городе взял «Временный комитет». До созыва Учредительного собрания учреждается диктатура.