Уже сунув ногу в стремя, на мгновение задумался. А может, рассказать все об Осипове?.. И тут же: «Нет, к черту! При большевиках я выше полкового командира не поднимусь. Они мне вовек не простят самовольного ухода с фронта... Пусть сами и расхлебывают кашу».
Он вскочил на коня и помчался по ночным улицам, то и дело выкрикивая: «Не стреляйте, свой!.. Свой!»
Отказался отправиться во Второй полк и Цируль. У него была уважительная причина.
— Я — начальник Управления охраны города. Командир. А командир разве может бросить своих бойцов?
— Здесь ты почти наверняка погибнешь, Фриц Янович, — произнес Фоменко. — Под твоим началом всего десятка два бойцов.
— Что поделаешь, Игнат Порфирьевич? Капитан последним покидает тонущий корабль.
Не знал, не ведал Цируль, что, решившись пожертвовать своей жизнью, он... спас ее.
Вскоре на большой скорости из двора Управления охраны вылетел шестицилиндровый «Даймлер». По дороге его обстреляли лишь дважды, неподалеку от управления. По-видимому, мятежники накапливали силы для удара по ненавистному им дому на Ура-Тюбинской. На Стрелковую выехали без происшествий... Распахнулись главные ворота казарм... И тут же на ничего не подозревающих комиссаров набросилась орущая, матерящаяся, воняющая сивухой разъяренная толпа «красноармейцев» — переодетых офицеров-заговорщиков. Лишь Фоменко успел выхватить маузер. Но выстрелить не решился, подумал: «Произошла какая-то ошибка. Сейчас все выяснится». Его свалили наземь ударом приклада, связали. Скрутили также Вотинцева, Шумилова и Финкельштейна. Поволокли к главарю мятежа.
— А-атставить! — скомандовал Ботт, гарцующий во дворе на коне. — Диктатор, командующий полковник Осипов не желает видеть большевистских комиссаров. На кучу всех их... На кучу!..
«Осипов!.. Не может быть... Костя Осипов?! — Фоменко силился понять смысл страшных слов Ботта и отказался понимать. — Неужели?»
«Осипов!» — страдал Вотинцев, шагая к «куче», подталкиваемый прикладами, подкалываемый штыками.
«Осипов!» — словно молнией ударило Финкельштейна. И он не удержался, застонал от горя, от того, что все время смутно не любил военкома, но старался подавить в себе эту нелюбовь, полагая, что в нем, Вульфе Финкельштейне, дает себя знать нечто субъективное, никак не согласующееся с мнением многих товарищей.
Из приехавших в логово зверя чудом спастись удалось лишь Шарафутдинову. Одет он был в солдатскую шинель и папаху фронтовика. Небритый, неказистый внешне, он во время свалки возле автомобиля смешался с разъяренной пьяной толпой, выбрался из нее и, подбежав к забору, перепрыгнул на улицу. Прогремели запоздалые выстрелы...
Узнав о бегстве Шарафутдинова, члена Коллегии ТуркЧК, Осипов взбесился.
— Бараны! — вопил он, захлебываясь слюной. — Расстреляю идиотов вот этой рукой! Такого упустили!..
— Зато Фоменко — собственной персоной, — утешил шефа Ботт. — И главарь Советской власти ташкентской здесь, и его первый зам.
— И что?
— В соответствии с приказом вашим, господин полковник. Доверили сие богоугодное дело поручику Куркову, кадетикам и гимназистам. Уж они стреляли, стреляли...
У главаря полегчало на душе. Кого-кого он страшился, так это Фоменко. И вот его не стало!
— Лично проверил? — спросил Осипов адъютанта. — Не дышат?
— Не просто проверил. Каждому в затылок по свинцовой пломбе.
Осипов сел за стол. Задумался. Все, кажется, идет не так уж худо. Правда, Главные железнодорожные мастерские не удалось взять. Но ничего. Возьмем город — сдадутся и они.
Вбежал небритый солдат. Доложил, задыхаясь:
— Господин командующий!.. Поручик Сверчевский, по спискам полка — красноармеец Семенов!.. Мы пытались ворваться в крепость. Понесли большие потери. Не удалось!..
Осипов махнул рукой, мол, убирайся вон, паршивец. Сверчевский-«Семенов» выскочил из кабинета «диктатора», благословляя судьбу. Слава богу, пронесло! Мог бы свободно пулю в лоб схлопотать.
Осипов потемнел лицом. Не вышло!.. Зря пытались хитростью захватить крепость. Хоть и обещал Рудневу договориться с Беловым, а все же не решился на переговоры, понадеялся на успех внезапной атаки! Черт побери! Придется все же попытаться столковаться с Ванькой Беловым. Все же левый эсер. Большевики ему нужны как собаке пятая нога. Нахрапом его возьму!