Вскоре сыновей пустыни изгнали турки, позаимствовав у них способ добывать сок и делать из опиума-сырца хлебцы. Подданные султана, которым Коран запрещал пить вино и другие спиртные напитки, часами жевали эти веселящие хлебцы, и их души улетали в райские сады Аллаха. Правда, воинам, особенно гвардии султана – янычарам, вкушать хлебцы запрещалось под страхом смерти. Позднее опиум стали курить, научившись изготавливать после многомесячного ферментативного брожения небольшие шарики, которые вкладывались в специальные длинные трубки. Первые клубы дыма вгоняли человека в дремоту с фантастическими видениями.
Опиомания стала настоящим бедствием для Китая, да и в просвещенной Европе аристократы и писатели любили побаловаться чудодейственным дымком.
Но курение опиума оставалось экзотическим увлечением, доступным лишь богатым прожигателям жизни. Однако, пока турки, сглатывая слюну, пережевывали сгустки макового сока, дотошные европейцы экспериментировали. Скромнейший немецкий аптекарь Фридрих Сертюнер, с детства увлекавшийся алхимией и химическими опытами, надолго уединялся в лаборатории, предпочитая возню со стеклянными колбами и ретортами ухлестыванию за симпатичными клиентками аптеки. Молодой фармацевт был незаурядным исследователем, сумевшим выделить из опиума порошкообразное вещество, легко вступающее в реакцию с аммиаком. С чисто немецкой пытливостью герр Сертюнер проверил порошок на живых организмах. Переловив множество собак в окрестностях городка, он скармливал псам отборную говядину, обильно посыпанную порошком. Четвероногие, сожрав мясо, впадали в глубокий сон и не чувствовали даже болезненных уколов, дырявящих их шкуру.
Проницательный аптекарь понял, что совершил маленькую революцию. Новое вещество он назвал морфием, в честь древнегреческого бога сна, запечатленного на древних фресках и амфорах с крыльями за спиной и цветком мака в руке.
А затем с перерывом в пятьдесят лет последовал очередной переворот, имеющий непосредственное отношение к истории наркомании. На сей раз французский врач Шарль Провад подарил миру шприц для подкожных впрыскиваний. Благородное в общем-то изобретение стали использовать наркоманы.
Морфинизм процветал в европейских столицах. Богема, художники, артисты сделали его модным увлечением. Кое-кто воспел в своих произведениях средство, позволяющее выйти за границы реальности.
Впрочем, ради справедливости нельзя не отдать должное морфию, оградившему человека от непереносимой смертельной боли. На операционном столе, в постели, когда неизлечимая болезнь сопровождается ужасными страданиями, в полевых лазаретах, где спасали раненых солдат, на помощь приходил морфий. Такого сильного болеутоляющего средства медицина еще на знала.
Но человек – удивительное создание, умеющее обратить благо во вред. Для лечения морфинистов опять же немецкий химик путем глубокой перегонки опиума-сырца получил, как ему казалось, новое лекарство, позднее названное героином. Может, он руководствовался известной русской мудростью: клин клином вышибается, кто знает? Благими намерениями вымощена дорога в ад. Врачи спохватились слишком поздно. Джинн вырвался из бутылки! О новинке, открывающей ворота наркотического рая, узнали и продавцы, наживающиеся на человеческой слабости, и несчастные любители путешествий в мир грез, для которых реальность слишком суровое испытание скукой или сознанием собственной ничтожности.
Обширные территории на юге Турции, пригодные для возделывания опиумного мака, находились под присмотром двух-трех знатных семей, владеющих огромными земельными угодьями, пожалованными в эпоху правления султанов. Потомки великих визирей, полководцев и ловких придворных дегенерировали, проматывая состояние в парижских борделях, на лондонских ипподромах, в казино Монте-Карло, а земледельцы горбатились на крохотных наделах, выращивая скудный урожай, и у каждого имелась делянка мака.
Выходец из России, бежавший на свою этническую родину вместе с остатками армии барона Врангеля и прозванный местными крестьянами Тургутом Одноглазым (глаз ему выбил рукояткой шашки пьяный казак), первым начал нелегальную скупку опиума-сырца. По слухам, он награбил состояние во время армянских погромов и реквизиций на военные нужды, проводимых врангелевцами. Оказавшись среди единоверцев, Тургут Одноглазый, человек, хорошо ориентирующийся в обстановке, перво-наперво сделал богатые пожертвования нескольким мечетям на восстановление обветшалых минаретов и провалившихся куполов. Отдав должное Аллаху, он распеленал промасленную тряпицу, достал короткий кавалерийский карабин и метким выстрелом развалил черепа трем блюстителям порядка, контролировавшим этот обширный регион.
Русская революция привила турку любовь к радикальным мерам. Поэтому Тургут Одноглазый не стал церемониться и с остальными противниками, чинившими ему препятствия в скупке бурых кирпичиков сырца. Влиятельного помещика, прибывшего из столицы разобраться, кто это там безобразничает и лезет не в свое дело, он в духе русских чекистов поставил на колени и пустил пулю в затылок. Второго землевладельца, купившего государственную лицензию, позволяющую производить сбор сырья для фармакологической промышленности, Тургут посек на лапшу вместе с домочадцами и прислугой. По жестокости одноглазый основатель династии будущих опиумных королей не знал себе равных. Крестьяне сочиняли про него легенды и растили мак.
Дожив до глубокой старости и успев подзаработать на нелегальных поставках морфия в лихие годы второй всемирной бойни, Тургут, завещав сыновьям преступный бизнес, капитал и свою странную славу, отправился держать ответ перед Аллахом.
Как гласит восточная мудрость: сокол от совы не рождается. Отпрыски одноглазого бандита, получившие образование в престижных американских университетах, вернувшись домой, привезли не только знания, но и связи с гангстерскими синдикатами Соединенных Штатов. Проинспектировав обширные плантации опиумного мака и отвалив столичным чиновникам взятки, достойные султана, братья заверили заокеанских приятелей, что с поставками проблем не будет. В неприметном ресторанчике с видом на Босфор они еще раз сообща уточнили детали, и пароход «Бакир» отправился к берегам Италии.
Великий наркотический путь начал функционировать с исправностью фордовского конвейера. За каждый десятикилограммовый пакет опиума-сырца братьям отламывалось семьсот долларов, но при этом они не знали, что за килограмм героина, полученный при переработке содержимого пакета, в Нью-Йорке выложат до шестнадцати тысяч «зеленых», а размешанный с лактозой – молочным сахаром – и расфасованный по порциям, он потянет на триста тысяч.
Люди Востока мудры. Братья широко рот не разевали, предпочитая хозяйничать на плантациях, задабривать чиновников и пересчитывать дивиденды. Отдыхали они в Штатах и посетили однажды Четырнадцатую-стрит – столичную улицу, прозванную «галереей уколов», пристанище вашингтонских поклонников героина. Из-за океана братья возвращались полными оптимизма, уверенно глядя в будущее. Клан креп. Деловые партнеры не подводили. У младшего брата наконец-то родился сын, названный в честь дедушки Тургутом.
Ничто не вечно под Луной, и особенно благополучие. Первой тревожной ласточкой стал арест мафиози, ведавшего поставкой наркотиков на американские военные базы в Европе. Парень раскололся, дав публичные показания об источниках сырья, фабриках, каналах переброски наркоты. Взамен ему гарантировали пожизненное заключение в федеральной тюрьме на границе с Канадой, носящей экзотическое имя – «Сибирь». Болтуна нашли утопленным в отхожем месте. Разгромленные полицией фабрики восстановили. Чиновникам увеличили таксу, но ситуация менялась не в лучшую сторону.
Правительство Соединенных Штатов сделало ход конем. Оно заплатило турецким крестьянам, выращивающим опиумный мак, отступные. Плантации выкорчевывались под корень и засевались злаковыми культурами. Принявших предложение брала под охрану армия. Самолеты опыляли поля сильнодействующими гербицидами. Положение клана пошатнулось. Братья и их итало-американские компаньоны теряли рынок, а он не терпит пустоты. В образовавшуюся брешь хлынул колумбийский кокаин, мексиканская марихуана и героин из стран «Золотого полумесяца» – Пакистана, Ирана, Бирмы.