Выбрать главу

Ей нельзя было выйти одной ни на улицу, ни на пляж без того, чтобы не начали навязываться со знакомством, предлагая тотчас же поехать в Батуми, а то и в Тбилиси.

– Послушай, дэвушка, машина есть, деньги есть. Говори, чэго хочешь.

Однажды я видел (нарочно наблюдал с другой стороны улицы), как Ева шла по тротуару с базара, а рядом с тротуаром со скоростью пешехода и с приглашающе открытой дверцей все три километра за ней ехала «Волга». В конце концов я перешел улицу, и не успел водитель «Волги» опомниться, как оба мы – я и Ева – уже сидели в его машине.

– Насколько я понимаю, вы предлагаете нам свои услуги? Отвезите нас, пожалуйста, в Цихидзири.

Растерявшийся и сохранивший в глубине души врожденную вежливость грузин молча развернулся и отвез нас куда нужно. Три рубля, которые я пытался всучить ему, он не взял.

Еще большую настойчивость приходилось переживать Еве на пляже, особенно в те часы, когда я работал. И вот однажды (сюжет, сделав окольный и, казалось бы, никчемный виток, выходит на прямую и ложится на курс) мне пришлось даже поругаться с солидным, интеллигентного вида отдыхающим из нашего санатория.

– Вы же великая нация, – бил я обросшего шерстью ловеласа по самым больным местам. – Мы приехали из Москвы, мы фактически гости этого края. Где же ваше благородство, ваше рыцарство? И что это вы бросаетесь на нее, как дикари. Ну ладно бы еще комплименты, ухаживания, а то ведь сразу: машина, цитрусы, деньги. Вы что, никогда не видели белой женщины? Или думаете, что она не видела ваших цитрусов?

Накопившееся раздражение прорвалось у меня.

– Отойдите немедленно на десять шагов и не смейте больше никогда приближаться к ней на более близкое расстояние.

Грузин, оказавшийся все же интеллигентным (или испугавшись), отошел и лежал до конца дня на своем лежаке, не поворачивая головы в нашу сторону, но злость на меня, видимо, затаилась в нем. На другой день, когда мы с Евой, выйдя из воды, растирались махровыми полотенцами, он подошел ко мне и, ловко скрывая свои истинные чувства, заговорил:

– Слушай. Я не хочу с тобой ругаться, потому что ты скоро умрешь. Ты видишь этот черный бугорок у себя на коже? Ты знаешь, что это значит? Это меланома, мой дорогой. Самая скоротечная форма рака. Я – хирург. Я сам режу такие опухоли. Я бы на твоем месте немедленно полетел в Москву.

– В самом деле, что это у тебя такое? – заинтересовалась и Ева.

– Пустяки. Просто очень изощренная форма мести. У нас в Москве был писатель (умер совсем недавно), который любил говорить людям гадости. Подойдет к человеку и скажет: «А ты плохо выглядишь. И цвет лица у тебя какой-то серый. У тебя, братец, не рак ли?» – «Что ты, что ты, – замашет руками жертва. – Я себя хорошо чувствую». – «Сначала все себя хорошо чувствуют. Ты уж поверь, я повидал на своем веку. У тебя, наверное, рак». – «Да я и молодой еще». – «Ничего не значит. Рак молодятину еще больше любит. Он тебя скоро съест».

– Какой ужасный это был человек! Но на самом деле, что это у тебя и давно ли? – не унималась Ева.

– Уже два года. Да забудь ты о ней. Неужели какая-то жалкая бородавка на коже бедра может затмить для нас эту жизнь. Море, небо, деревья, «изабеллу», тебя, наконец. Рай – и вдруг бородавка! По всей вероятности, это узелок завязался на сосуде. Единственная неприятность от него: когда заденешь – болит. Например, вчера, когда меня волочило прибоем по гальке..

Но тут на пляже появился Фридон в сером костюме, галстуке, и мы пошли одеваться, чтобы ехать в Верхнюю Аджарию и пить там настоящую «Изабеллу» Жизнь прекрасна!

4

Звучит, не жалуя, не милуя,Мотив знакомый издавна:«Твоих лучей неясной силоюВся жизнь моя озарена».
Озарена, как утром розовым,Или как ночь озарена,Когда плывет над тихим озеромВо всем величии луна.
Так освещает скудость садаЦветущей яблоней веснаИль золотистый свет лампадыИкону древнего письма.
Так голубой туман долиныПронизан солнечным лучом.Так белоснежный снег вершиныЛучом заката освещен.
И благодарно и влюбленно,Той озаренностью дыша,Как снег, вода и лик иконный,Ответно светится душа.