Весело проводя время в барах, борделях, танцзалах и игорных домах, я растратил все деньги, которые украл у матери, у меня не осталось даже на лечение, я всё реже заглядывал в диспансер и в конце концов перестал принимать лекарства. Я знал, что это приведёт к активизации процесса в лёгких, но мне было всё равно.
Когда я сжимал в объятиях хрупкое женское тело, когда, встряхивая в бочонке кости, слышал визгливый смех Ясимы, когда переступал в танце слегка заплетающимися ногами, меня охватывало ощущение, пусть отдалённо, но всё-таки сходное с тем, которое я испытал во время падения в горах Цуругидакэ. То обстоятельство, что я болен, причём болен неизлечимо, казалось мне подарком судьбы, сознание обречённости до крайности обостряло все мои чувства, заставляло по-новому относиться к самому факту своего существования: пусть мне дан лишь краткий миг, но я проживу его, как подобает человеку, наделённому горячей, полноценной плотью. Если бы врач вдруг объявил мне, что ошибся в диагнозе и мне ничего не грозит, это было бы для меня большим ударом.
В апреле я явился в юридическую консультацию Огиямы. Оставшись без гроша, в рассрочку купил себе костюм и швейцарские часы. Посетив накануне парикмахерскую и принарядившись — сам я казался себе просто верхом элегантности, — явился на работу за несколько минут до назначенного времени. Начальник представил меня остальным служащим — то есть тем двоим мужчинам и пяти женщинам, каждому я протягивал приказ о своём назначении и кланялся. В приказе, отпечатанном на пишущей машинке, говорилось, что я принимаюсь на работу с жалованьем 250 йен в день и с трёхмесячным испытательным сроком. Получалось, что в месяц я буду получать около семи тысяч йен — сумма смехотворная, её с трудом хватало на выплату взносов за купленный костюм и часы, а если учесть, что в последнее время я тратил больше тридцати тысяч йен в месяц…
С первых же дней я стал приглядываться к самому молодому служащему, надеясь, что это поможет мне составить представление о характере будущей работы. Этот парнишка сразу после окончания начальных классов лицея был взят в консультацию, и вот уже пять лет служил здесь мальчиком на побегушках. Чтобы закрепить знакомство, я пригласил его сыграть вечерком в субботу в маджонг, и он охотно согласился. В партнёры я выбрал добропорядочных служащих — Иинуму и Н. — праздные гуляки вроде Ясимы и Фукуды не соответствовали моему замыслу — и снял флигель гостиницы на горячих источниках Цунадзима. Парнишка оказался полным профаном, и я не спускал с него глаз, подсказывая каждый ход, в результате ко второму раскладу он стал кое-как справляться с игрой. В благодарность за это он порассказал мне немало интересного о внутренней жизни консультация. Я узнал, что наш начальник большой дока по части налогов, что раньше он работал в Налоговом управлении, откуда уволился по возрасту, что юридической консультация называется условно, чаще всего — очевидно по причине её близости к кварталу Кабутотё[15] — туда обращаются за советами по налоговым вопросам, возникающим при операциях с ценными бумагами и при передаче имущества, что в акциях начальник тоже разбирается неплохо и проводит много времени на бирже, где у него знакомые брокеры, что реальной властью в консультации обладает старик Окабэ, который после начальной школы мало где учился в силу стеснённых жизненных обстоятельств и теперь очень обеспокоен тем, что в консультации появился выпускник университета.
Сначала я приходил на работу вовремя. Но, раз задержавшись, стал опаздывать со спокойной совестью. Самого Огиямы по утрам никогда не было, а мой непосредственный начальник, старик Окабэ, ничего мне не говорил, и я совершенно распустился. К тому же по ночам я обычно пьянствовал или кутил в весёлых кварталах и домой возвращался только под утро.
Работа была однообразной и скучной. За юридическими советами к нам обращались чрезвычайно редко, чаще приходили с просьбами о посредничестве в телефонных переговорах или спрашивали, как правильно написать прошение, так что большую часть дня я маялся от безделья. Сидящий за соседним столом Окабэ постоянно корпел над приведением в порядок каких-то документов, но мне эту работу он не поручал. Парнишка и женщины всё время болтали и пересмеивались.
В начале мая начальник отправил меня на курсы по финансовому инвестированию, которые организовала одна фирма, ведущая операции с ценными бумагами, и я был рад на время избавиться от затхлой атмосферы консультации. Мне пришлась по душе кипучая активность этой фирмы: там постоянно толпились клиенты, транслировались текущие биржевые новости, сотрудники, пуская в ход всё своё красноречие, с энтузиазмом отвечали на телефонные звонки, к тому же получить новые знания об акциях мне тоже было интересно. Я усердно конспектировал, изучал справочники, и через неделю уже мог свободно вычерчивать сложные таблицы курса акций и получил общее представление о характере их функционирования.
На этих курсах я и познакомился с Намикавой — он был одним из лекторов. Он служил внештатным агентом на одной фирме, занимающейся куплей и продажей ценных бумаг, и несколько лет назад в связи какими-то налоговыми делами прибегал к услугам нашего начальника Огиямы. Мы подружились и иногда даже вместе ужинали.
Намикаве было на вид лет тридцать пять — тридцать шесть, у него правильные черты лица, волосы он зачёсывал назад и всегда носил костюм-тройку. Человеком он был весьма любезным и учтивым, не считал зазорным водить дружбу с таким юнцом, как я, и сразу же признался, что не потребляет спиртного, терпеть не может азартных игр и, как только кончается рабочий день, с радостью спешит в Йокогаму, где у него свой домик.
В свою очередь я рассказал, что мой покойный отец был врачом, что мать преподаёт в женском университете, один старший брат служит в строительной компании О., а второй — в торговой фирме С. Это его привело в полный восторг, и он стал с подчёркнутой скромностью рассказывать о себе: что его отец — бедный крестьянин, да и сам он, в сущности, всего лишь жалкий неуч, не получивший никакого образования.
— Да ладно, всё это образование гроша ломаного не стоит, — совершенно искренне сказал я.
— Нет, нет, не скажите, это очень, очень важно. Вам можно только позавидовать, да, — со вздохом сказал Намикава.
Тогда, сообразив, что не в моих интересах его разочаровывать, я стал хвастаться. Сказал, как бы между прочим, что один из моих братьев сейчас работает в Париже. Это его окончательно сразило.
— В Париже? Вот здорово! Хоть бы разок туда съездить! А что, ваш брат женат на француженке?
— Да, — соврал я. Поразительно, но спустя два года эта ложь оказалась правдой. — Отец его жены работает в банке.
— А тот ваш брат, который служит в строительной фирме О., у него уже большие дети?
— Девочке пять лет, а мальчик ещё грудной.
— А, значит, примерно как мои. — Намикава нервно пригладил пятернёй зачёсанные назад волосы. — Так хорошо, когда есть дети! Правда, раньше, ну когда я ещё не был отцом, они ужасно меня раздражали, но теперь я отношусь к ним совсем по-другому. Наверное, и вы любите своих племянников?
— Ну, как вам сказать… — Я подумал об этих детях, которых никогда не видел, и в душе моей ничего не шевельнулось. — Разумеется, люблю, — сказал я, фальшиво улыбаясь и притворяясь растроганным. Пока я таким образом паясничал, во мне нарастала неприязнь к Намикаве. В конечном счёте он принадлежал к лагерю Икуо и Макио, то есть к людям, с которыми у меня не было абсолютно ничего общего. Но я продолжал паясничать и улыбался, ловко пользуясь тем, что очки без оправы, которые я начал носить в последнее время, смягчали жёсткость моего взгляда. — А знаете, мне бы тоже хотелось поиграть на бирже. Могу я на вас рассчитывать?
— Конечно, почту за честь… — Намикава кивнул, натянув на лицо профессионально приветливое выражение, но тем не менее в его улыбающихся глазах я прочёл искреннюю заинтересованность.
— Каким капиталом вы располагаете?
— Что? — Улыбка на моём лице погасла, и, глядя прямо в глаза своему собеседнику, я принялся врать: — У меня около трёхсот тысяч свободных денег. Кроме того, одна моя знакомая давно хочет заняться кредитными сделками.