Теперь всё. В углу моя рука как раз приземлилась у заветной кнопки.
Лёгкое нажатие. Знакомое жужжание…
— Трусливый изменник! — крикнул Виктор и снова прыгнул к окну.
В последний раз я поймал его, стащил вниз. Его курточка с треском разорвалась сверху донизу. При падении мы опрокинули радиоприёмник. Он со звоном упал на пол.
Когда дядя Вилли, фрау Вернер и мои друзья ворвались в комнату, у меня уже не было сил. Они схватили бушевавшего Виктора, который бил вокруг себя руками и ногами. Ничего не оставалось, как связать ему руки и ноги электрическими проводами, которых в комнате было предостаточно.
Я сел на стул. Комната танцевала перед моими глазами. Из носа текла кровь.
Мой друг Виктор, для которого я сделал бы всё на свете, лежал на полу связанный, с закрытыми глазами, весь в синяках, бледный.
Вмешиваются друзья
Всё ещё задыхаясь, я сидел и рассматривал собравшуюся компанию.
Фрау Вернер стояла, прислонясь спиной к открытому окну. Её взгляд скользил по комнате, задерживался то здесь, то там, останавливался на Викторе, и при этом лицо её выражало любопытство. Дядя Вилли смотрел с удивлением на электрические устройства и всё время покачивал головой.
Гансик таращил глаза попеременно то на Виктора, то на меня, и его рот так широко раскрылся, что туда без особых усилий можно было бы вложить довольно крупную картофелину. Альфред разглядывал Виктора и меня глазами третейского судьи: кому из нас больше досталось? Фриц также внимательно смотрел на меня и на Виктора, но, очевидно, пытался сообразить, почему мы так разодрались.
Лицо Аннамари печально. В глазах — сочувствие. Я рад этому, хотя настроение у меня было прескверное.
Никто не произносил ни слова.
Все ждали, чтобы начал я, как главное действующее лицо.
Постепенно моё дыхание восстановилось, и я как раз обдумывал, с чего начать, как вдруг все вздрогнули — зазвонил один из телефонов.
Оцепенение Виктора исчезло: он повернул голову и открыл рот, будто хотел что-то сказать.
Я встал, прихрамывая пошёл к столу и взял телефонную трубку.
— Не эту — аппарат справа, — сказал Виктор хрипло.
Я поднял трубку и поднёс её к уху Виктора. Он прислушался.
— Да, дядя?.. Мне очень жаль, что мы тебя потревожили, у меня здесь несколько друзей. — Его голос почти нормален и нежен. — Да, мы были чересчур шумны и бесновались сверх меры. Я приду к тебе попозже, когда мои друзья уйдут.
Виктор кивнул мне коротко. Во время разговора с дядей его лицо немного просветлело, но теперь выражение его опять стало мрачным и презрительным. Две слезы выскользнули из ресниц.
— Друзья! — горько повторил он и бросил на меня короткий, полный ненависти взгляд. — Хороши друзья!
Теперь я уже не смог удержаться. Я проковылял к инструментальному ящику, взял кусачки и перекусил все провода, которыми был связан Виктор.
— Да, — сказал я, — друзья! Ты можешь выговорить это спокойно, без яда и желчи: настоящие друзья.
Он остался недвижим, хотя проволочные оковы упали на пол.
К нему подошла Аннамари.
— Да, Виктор, — сказала она, — Пауль действительно твой друг. Если бы ты знал, сколько он вытерпел уже из-за тебя! Вчера он даже поссорился с нами. Но теперь он хочет, чтобы и мы стали твоими друзьями. И работник связи и женщина из Народной полиции пришли к тебе как твои друзья…
Виктор повернул голову и подозрительно посмотрел на Аннамари из-под полуоткрытых век.
— У тебя есть какая-то тайна с Паулем?
Виктор пристально посмотрел на меня.
— Он нам так и не выдал эту тайну, — тихо сказала Аннамари.
— Так ли это? — быстро спросил Виктор, прямо сверля меня чёрными глазами.
— Да… Это останется нашей тайной. До тех пор, пока ты сам не захочешь открыть её, — сказал я.
Фрау Вернер поставила перед Виктором стул.
— Садись! Нам хотелось бы поговорить с тобой.
Виктор медленно поднялся с пола и сел. Дядя Вилли пристроился на краю стола, Гансик и Альфред расположились по-турецки на полу — каждый устроился поудобнее.
«Теперь, — подумал я, — вот теперь выяснится, предал ли я Виктора или нет».
— Да, — начала фрау Вернер, — если бы ты был старше, то на твоих руках красовались бы сейчас наручники и ты сидел бы за решёткой. Понимаешь ли ты это, Виктор?
Он робко кивнул.
— Виктор, — тихо сказал я, — можешь ли ты дать нам честное слово, что никогда больше не… — Я был не в состоянии произнести проклятое слово «красть» и сделал рукой хватательное движение.