— Ого! Ну ладно, поехали.
В широких дверях гостиницы «Москва» клокотал людской водоворот.
— А вам куда? — оглянулся швейцар на Костю и Сашу.
— В четыреста седьмой, — поспешно ответил Саша.
Костя был уже в вестибюле.
В кабину лифта набилось полно народу. Какой-то человек с белой прядью в черных волосах уставил невидящий взор прямо на Сашу, Черты его усталого лица, казалось, были знакомы…
Поймав на себе изучающий взгляд, человек вдруг улыбнулся, и Сашу обдала жаркая волна — это был Райкин! Саша опустил глаза, стараясь не смотреть на знаменитого артиста. Наверное, и так надоели ему все на свете. Пялятся и пялятся.
Выйдя из лифта, Саша нетерпеливо набросился на Костю:
— Видал?
— Кого? Райкина, что ли?
— Ну да!
— Ну и что?
Саша огляделся.
Посреди просторного холла четвертого этажа на столе, окруженном черными креслами с высокими спинками, стояла гигантская синяя с белым ваза…
Музейно золотясь массивными рамами, висели по стенам копии знакомых картин Левитана.
Обходя вслед за Костей квадратную колонну зеленого мрамора, он едва не задел белую скульптуру полунагой девушки…
— Вам куда?
Сбоку, из-за высокой конторки, привстала дежурная.
— В четыреста седьмой, — независимо бросил на ходу Костя.
Коридор уводил направо. Мягкий ковер скрадывал шум шагов. Таинственно вздрагивали под потолком лампы дневного света. По обе стороны коридора тянулись двери с поблескивающими в полутьме номерками.
Одна из дверей открылась, и оттуда вышел высокий негр в черном пальто с длинным, почти до полу, красным шарфом. Двое швейцаров следом несли чемоданы с наклейками.
Посторонившись, Саша невольно прижался к двери, за которой с безнадежной настойчивостью звонил и звонил телефон…
— Ну, стучи! — сказал Костя, останавливаясь перед четыреста седьмым номером. — Небось его и дома-то нет…
Саша постучал.
Никто не отозвался.
Изогнувшись над конторкой, издалека следила за ними дежурная.
Костя резко затарабанил кулаком.
— Открыто! Открыто! Вваливайтесь!
Комната была вся красная. Красные шкафы, кресла, стол, тумбочки, даже графин на тумбочке и тот был рубиново-красный.
На столе одиноко лежала папка, из которой торчали какие-то бумаги.
— Переодеваюсь! — снова раздался голос, и Саша понял, что в номере есть и вторая, скрытая красными же портьерами комната. — Галимов тоже прилетел, скоро будет!
— Это мы… — робко сказал Саша.
Костя засмеялся.
— Братцы! Галимов-то, оказывается, тоже прилетел! — Портьеры раздвинулись, и в комнату вошел морской капитан.
Это был он — лысый, вчерашний посетитель кафе. Но сегодня вместо свитера на нем был темно-синий капитанский китель с мерцающими золотыми шевронами!
— Это мы! — снова повторил Саша.
— А! Прибой вздохнул и — как там? Протащил по скалам?
— И заглушил отрывистое «нет»! — весело подхватил Костя.
— Ну, не ожидал! Честно! — Лысый быстро-быстро потер одну руку о другую. — Раздевайтесь, усаживайтесь, хлопцы!
Костя, не снимая пальто, тотчас бухнулся в одно из кресел возле тумбочки с телевизором. Как всегда, закинув ногу на ногу.
— Может, разденетесь? Ей-богу, не ожидал!
— Нет, мы на минуточку, — сказал Саша. Он вынул из бокового кармана рубль, положил его на стол рядом с папкой: — Вот. Спасибо большое.
— А книжка? — напомнил Костя, покачивая ногой.
— Да! Вот еще. — Саша с натугой вырвал альбом из портфеля. — Вам в подарок.
— Ну?! — Капитан тоже бухнулся в кресло и тоже закинул ногу на ногу.
— Надписал что-нибудь? — спросил Костя. — Дай сюда.
Костя взял книгу, раскрыл переплет, вытащил авторучку.
— А вы пока приземляйтесь. — Капитан улыбнулся Саше.
Саша опустился в третье кресло.
Костя хмурил брови, чего-то мычал.
Наконец привстал, отдал альбом.
— Так… — Капитан прочел надпись, весело хмыкнул, кивнул сам себе. — Что ж, самокритика, значит?
— Чего ты там написал? — не выдержал Саша.
— Могу прочесть, — сказал капитан. — Вот: «В знак благодарности от двух бездарностей!» Теперь осталось только подписаться. Лет через десять небось сделаетесь знаменитыми, а?
— Почему через десять? — возмутился Костя. — Намного раньше!
Подписались.
— Ну, Гаркавенко и Киселев, моя фамилия страшная — Злыднев, а зовут Николай Иванович. Давайте-ка в темпе раздевайтесь, а я на минуточку — позвоню… — Он вышел в соседнюю комнату.
Разделись. Снова сели по своим местам.
— По-турецки, — донеслось из-за портьер. — Пирожных шесть штук. Самых лучших. Миндаль? Давайте миндаль. Апельсины? Килограмма два…