Он повернул к дому, вошел под арку двора.
В рыхлом снегу копались под присмотром нянек ребятишки.
Взглянул на свое окно. Там горел свет.
Родители пришли с работы…
Вдруг понял — домой идти противно. С жуткой ясностью выкристаллизовалось то, что копилось всю эту долгую зиму: надоело их мирить.
Присел на краешек мокрой скамейки.
Порознь он любил их обоих. Маму и папу.
Он еще помнил, как мама, будучи чертежницей на заводе, без конца брала себе на дом работу, и всюду, всегда — на кухне, в метро, в троллейбусе, везя его в детсад, — листала толстые учебники и конспекты и все-таки кончила вечернее отделение строительного института. Стала инженером.
Целыми днями она просто разрывалась, успевая после работы выстаивать очереди за покупками, кормить и обшивать его с папой. И все ей удавалось.
Если она покупала какую-нибудь вещь — вещь эта была всегда редкостно хороша и дешево куплена. Мама радовалась. А папа был равнодушен. Ему все это было неинтересно. Каждое утро он неторопливо брился старой безопасной бритвой, завтракал и уходил на свою обувную фабрику, где уже много лет работал инженером.
По воскресеньям он читал газеты от передовицы до телевизионной программы, спал или уходил гулять.
Мать же терпеть не могла гулять просто так, была постоянно занята. Они вечно ссорились между собой. Саша уже научился точно чувствовать этот момент, когда они, обессиленные после жестокой ссоры, ждут его вмешательства… Никто из знакомых обо всем этом даже не догадывался. Только соседи иной раз протестующе стучали в стенку…
От снега ботинки совсем отсырели. Мокрый воздух пробирал до костей.
Он встал, направился в глубину двора к своему подъезду и тут, на скамейке, стоящей как раз против дверей, увидел: заложив ногу на ногу, в распахнутом черном пальто с поднятым воротником, сидит Костя. Сидит, откинув голову на спинку скамьи…
— Костя!
— Что творится, а? — отозвался тот, не изменив позы.
— Давно ждешь?
— Неважно. Слушай, Сашка, — льет! — Костя потянул его за руку, усадил рядом. — Здорово?
Саша промолчал.
С крыши, с оконных карнизов дождиком слетала в осевший снег капель. Ошалело чирикали воробьи.
— Ну что? Вызывала Олимпиада?
— Нет… Если завтра не вызовет, в четверти так и останется тройка. А у тебя порядок?
— Как всегда… — Костя пренебрежительно пихнул ногой снежный ком. — Наш Двоефедя ввел взаимный опрос по математике. Знаешь, кому поручил? Мне, конечно. Смехота!
— Не смехота, а гадость!
— Почему гадость? Если он не успевает? Что ты думаешь, я по алгебре и геометрии не могу проверить наших гавриков? Запросто!
— Может, по математике и ничего, а вот по литературе как?
— Что — как? Так же!
— Помнишь Сережку Цыганкова? Ну, я вас еще познакомил, когда в тир ходили…
— А! Мазила?! Который ни разу не попал?
— Может, и не попал, зато Сережка — человек. Всегда по-своему отвечает, а не долдонит по параграфам. И тут эта дура Игнатьева — наша староста — этот самый опрос с ним проводит. Да Сережке с ней и говорить-то не о чем. А она раскрыла учебник и следит. Тут — не по учебнику, здесь — не по учебнику. И она своему же товарищу ставит тройку. Ну, гадость это или не гадость?
— Пакость, конечно… Чуешь — послезавтра каникулы?
— Чую…
— А знаешь, — сказал Костя, — я, пока ждал, кое-что накропал.
— Ну!
— Так. Четыре строки. Вернее, три. — Костя запахнул пальто. — Рифму не нашел. Придумай!
— Давай, — неуверенно согласился Саша. —
— Лжив! — выпалил Саша.
— Балда! — Костя встал. — Это первое, что приходит в голову. А смысл какой? Ну ладно. Оказывается, я дико продрог.
— Так пошли ко мне! Я тоже закоченел.
— Ну, что у тебя делать? Мать дома. Уроки, что ли?
— Тогда зайдем хотя бы в подъезд, обогреемся. Можно даже ботинки снять. Высушим на батарее.
— Слушай, верста коломенская! Давай двинем в кафе! — предложил Костя. — Выпьем по чашке горячего кофе, потрепемся. Идея?!
— Денег нет.
— Много ли надо на кофе? Попроси у матери!
— Не даст.
— Ну скажи на что-нибудь другое! На кино…
— Кость… Не хочется. Понимаешь? Противно врать…
— Слушай! Давай тогда что-нибудь продадим! Хоть книжку. Знаешь, наша соседка Марья Кирилловна несколько раз полные авоськи книг в букинистический таскала. Все приняли!
— Какую книжку?
— Хоть Пушкина твоего.
— Ты что?
— Да я тебе своего после отдам.