Выбрать главу

— Мерси! — ответил Костя. — У нас свое есть.

Лысый как-то странно кивнул сам себе, выпил шампанского и углубился в салат.

Костя молодец! Как в детстве — сунут конфетку, а потом отвечай на тошнотворные вопросы — где учитесь и тому подобное.

Они допили свое вино, которое почему-то сделалось чуть вкуснее. Делать здесь было больше нечего.

Костя подозвал официантку.

— Четыре пятьдесят, ребятки, — сказала она, глянув в блокнотик.

Костя быстро выгреб все деньги. Судорожно пересчитал. Не хватало девяноста копеек.

Лысый внимательно наблюдал, не переставая жевать…

Саша на всякий случай порылся в пустых карманах. Это была катастрофа!

— Почему так дорого? Дайте меню!

— Пожалуйства! Могу принести. Вино югославское, марочное.

— Не надо! — вдруг вмешался лысый. — Сколько вам, хлопцы, не хватает? Рубля? Вот рубль.

Официантка взяла деньги и ушла. Серьги в ее ушах неодобрительно качались.

«…Как люблю я вас, как молю я вас, знать, увидел вас я в недобрый час», — пел Сличенко.

— Спасибо большое, — сказал Саша. — Мы завтра вернем. Обязательно. Скажите, пожалуйста, куда занести.

— Наверняка обсчитала, — поддержал его Костя. — Принесем. Мы не нищие.

Лысый улыбнулся, показав стальные зубы.

— Ну хорошо. Я остановился в «Москве», в четыреста седьмом.

— Запомнил, Сашка? В четыреста седьмом номере, — повторил Костя.

— До свидания. Мы обязательно завтра принесем, — еще раз заверил Саша.

— Счастливо! — Лысый пригнулся над тарелкой и отправил в пасть кусок ветчины.

…Ночной ветер полировал пустую, заледеневшую улицу.

Поздно. Домой добираться не на что. Гадость какая-то на душе.

— Ну, чего встал? — улыбнулся Костя. — Двинули на метро! Дома небось уже волнуются…

— На какие шиши? — Саша зябко провел пятерней по влажным волосам. — Надо было тебе заказывать это вино!

— А надо было тебе его пить!

— Ты же сказал — «все рассчитано»!

— Ну вот, опять разворчался… — Костя выдернул из кармана руку. — Гляди!

Он разжал кулак, и Саша увидел тускло блеснувший пятак.

— Это откуда?

— Заначил! — Костя подбросил монету и ловко поймал ее. — Ну, айда на метро?!

— Да как же мы вдвоем на один пятак?

— Увидишь. Надоело тебя учить. Пошли!

Ничего не оставалось делать, как опять идти за Костей, потому что пешком тащиться домой было далеко. И действительно, поздно.

В пустынном вестибюле метро Костя кивнул Саше на пожилую дежурную, облокотившуюся о поручень турникета.

— Открою тебе тайну: если вечером как следует зевнуть возле усталого человека — он тоже зевнет. Усек?

— Что за чушь?

— Не чушь, а гипноз! Я вот сейчас зевну на нее. Выразительно. По системе Станиславского. И она зевнет. Когда зевнет второй раз — глазки ее прикроются. И мы проскочим на один пятак. Ясно?

— Да перестань, Кость. Надоело. Уж лучше езжай сам, я пешком дойду.

— Вот скучный тип! Это же эксперимент. Только что придумал. Ладно. Черт с тобой, зануда! Держи пятак, иди вперед, а я впритирку за тобой проскочу. Иди-иди! Двигай! — Костя подтолкнул Сашу в спину.

Они прошли мимо дежурной, и в это мгновение Костя сладко зевнул.

Жуткое дело — дежурная тотчас начала зевать.

Саша обалдело покосился на приятеля, бросил пятачок в щель и быстро прошел через турникет.

И сзади тут же с грохотом выскочили железные заслонки. Саша оглянулся.

Костя оживленно объяснялся с дежурной, одновременно подавая незаметные знаки рукой: езжай, мол, скорей.

Саша поехал вниз по эскалатору, но не успел еще ступить на перрон, как, перескакивая со ступеньки на ступеньку, его нагнал Костя.

— Ну, каково?! Обаяние личности! — И он с размаху хлопнул Сашу по спине. У меня все всегда получается!

— Надоело! — увернулся Саша.

К платформе подошел Сашин поезд.

— Привет! — Саша вскочил в вагон.

Двери почему-то долго не закрывались.

— А может быть, это очень плохо! — неожиданно для себя громко крикнул он Косте.

— Что — плохо?

— Когда все всегда получается!

Поезд вдруг клацнул всеми дверями и помчал Сашу в гулкую темноту туннеля.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В кабинете истории шел ремонт, и поэтому историчка Олимпиада Николаевна привела 9 «Б» в географический кабинет, благо здесь тоже висели карты.

Саша сидел на предпоследней парте у окна и томился, как бывало всегда в последний день перед каникулами.

Повторяли русско-японскую войну 1904–1905 годов, и Олимпиада вызывала всех подряд.

Вчера он даже не брался за уроки. Пока пронесло.