Что-то крикнула Надя.
— Сейчас! — Он кинул лодку на воду. Она громко шлепнула днищем.
Под сталактитами пришлось лечь. Надя стояла по пояс в воде, держа в руке фонарь. Она подала рюкзак и вскарабкалась в лодку,
— Замерзли? — спросил Алик.
— Немного. — Губы ее были бесцветны.
Когда свод поднялся, Алик встал на колени и начал грести одеревеневшими руками, Надя лежала, положив голову на борт. Водила глазами по потолку, по выплывающим из темноты сталактитам, по Алику.
— А здесь и записывать нечего, — сказала она. — Все заплыло натеками. Хорошо.
Лодка мягко ткнулась в глину. Они вышли на отмель. Надя выжала перчатки.
— Проголодались, наверно? Половина первого уже.
Они сняли гидрокостюмы. От обоих валил пар.
— Все равно все сырое, — сказал Алик. — Конденсация.
Надя кивнула.
— Лев с Игорехой уже заработали по ревматизму и радикулиту.
— А вы?
— Я еще нет. — Она жевала хлеб с салом. — Где вы поселились?
— На Карантинной улице. Это в Старом городе.
— Я приехала в Симферополь и тоже сначала жила в углу. А потом мама поменяла квартиру на Симферополь, и я снова стала маленькой девочкой, которой нельзя приходить домой позже двенадцати.
— А сейчас?
— И сейчас с ней.
— И все в порядке?
— Да нет, не особенно, Игорь, он очень хороший, и мама тоже, они оба так стараются, чтобы все было хорошо, и так великодушно жертвуют мной друг для друга. Летом мы в поле, а зимой трудно. Игореха уезжает иногда на неделю-другую в горы, и мама искренне огорчается, беспокоится; но когда он уезжает, сразу видно, что ей легче. Для нее снова все как раньше — она и я. Потом он возвращается, привозит ветки цветущего кизила, мама радуется, но сразу же появляется прежняя напряженность... Прямо завидуешь иногда Льву, у которого никого нет, правда!
Алик растерянно молчал. Такая откровенность обязывала к откровенности, а этого он не умел.
— Это у всех так, — сказал он.
— Если б было как у животных: дети вырастают и уходят. И все, никаких сложностей.
— Это вы говорите, пока у вас нет детей, — сказал он. — А что вам мешает снять квартиру?
— А мама?
— Ну, а Игорь?
— У Игоря есть работа. А у мамы только я.
— А вы сами?
Она засмеялась.
— Лучше все-таки пострадать самой, чем знать, что кто-то страдает по твоей вине. Так спокойнее. Мне вообще чужие переживания кажутся значительнее, чем свои собственные. Не могу, например, видеть, когда кто-нибудь плачет, — ой, это ужасно! А он, может быть, плачет из-за пустяка, правда? Бывает же, что из-за пустяка. Я по себе знаю. И все равно не могу.
Алик молчал.
Они уложили рюкзак и пошли дальше.
Воды теперь стало меньше, и они быстро дошли до конца отснятого участка, до восемьдесят восьмой точки.
— И все на сегодня, — сказала Надя. — Я даже не очень устала. А вы?
— Я тоже. Знаете, я думал, что будет труднее, и боялся опозориться.
Ему хотелось быть откровенным.
— Что вы! — сказала Надя. — Для человека, который первый раз в пещере, вы держались совсем даже молодцом. Я сначала подумала, что вы умеете только рассуждать. А я люблю ребят, которым можно довериться. Чтобы ни о чем не думать, а идти следом и знать, что все будет в порядке.
Игорь, Юрочка и Лев сидели около примусов и сушили носки.
— Все нормально? — спросил Игорь.
— Да, — сказал Алик небрежно.
Надя села рядом со Львом и стала греть руки. Игорь вдруг обернулся.
— Юра! Вставай, ну что такое!
Юрочка, пробурчав что-то, вылез из мешка и, кашляя, пошел к речке, волоча ноги и наступая на концы провода, которым он зашнуровывал ботинки.
Алику хотелось спать; и как только Игорь, Лев и Юрочка ушли, он залез в мешок и закрыл глаза. Надя еще долго что-то делала: ходила, гремела кастрюлями.
В глаза светили два фонаря: один ближе, другой дальше. Алик сел в мешке.
— Мой командир, они спят! — услышал он голос Льва. — Синьоры, где пища? Где вкусная, питательная пища, горячая притом?
— Убери свет, — сказал Алик раздраженно.
Он зажег свечу. Надя лежала с открытыми глазами.
— Сколько прошли? — сказала она хрипловато.
— Девяносто шесть точек. — Игорь сел возле нее на корточки. — Метров восемьсот пятьдесят.
Громко насвистывая, Алик вылез из мешка и начал обуваться.
Когда он вернулся с речки, горели примусы. Пахло резиновым клеем: Юрочка латал дыру на плече гидрокостюма. Лев стоял возле аптечки, мазал зеленкой руку.
— А так участок неплохой, — говорил Игорь. — Он мне чем-то напомнил «Оранжевую». Скажи, Лев? После девяносто третьей точки «гидры» можно снимать. Сухо, как на Пушкинской.