Майор проводил его взглядом.
– Так вот, господа, – обратился он затем к своим пленникам. – Я забыл вам сказать, что Аде знает вашего друга в лицо. Они же из одной деревни, что напротив нас, через лагуну.
Майор посмотрел на часы.
– У меня еще есть пятнадцать минут. Через пятнадцать минут мы уйдем, но я обращаюсь к вам, господин Мангакис, как к человеку более благоразумному. Большевики (он кивнул в сторону Корнева) всегда отличались безрассудным упрямством даже тогда, когда игра проиграна…
– Как, например, под Москвой в сорок первом, под Сталинградом в сорок втором…
Корнев выпрямился над вновь потерявшим сознание Гвено.
Судорога исказила лицо Хора, рука его стиснула автомат, и в этот момент вошел Аде.
– Слушаю, сэр…
Хор нашел в себе силы сдержаться.
– Ты знал Гвено, не так ли? – удивительно спокойно спросил он сержанта. – Парни сказали, будто ты говорил им, что вы с Гвено из одной деревни.
– Так точно, сэр!
Сержант изо всех сил ел глазами начальство.
– И ты его узнаешь?
– Постараюсь, сэр!
Хор довольно хмыкнул и кивнул в сторону Гвено.
– Этот?
Аде подошел к лежащему, посмотрел на него сверху, затем присел на корточки и долго‑долго всматривался в разбитое лицо не приходившего в сознание человека.
– Нет, кажется, это не он, – сказал наконец Аде.
ГЛАВА 6
Где‑то глухо погромыхивало. Отблески далеких вспышек отражались на стеклах окна, выходящего на лестничную площадку второго этажа, где была комната Елены. Но Майк знал, что это еще не голоса тяжелых орудий «Бомбарды» или «Дракона». Был канун сезона дождей, и духота сегодняшнего вечера предвещала грозу.
– «Мамми Уота» сердится, – ни к кому не обращаясь, сказал Майк. С той самой минуты, когда Хор приказал ему увести Елену и Евгения из холла, это были первые его слова.
Они молча поднялись на второй этаж, вошли в комнату Елены, и Майк поразился, как мало перемен произошло с тех пор, как он побывал здесь в последний раз.
На полу лежал все тот же толстый ковер, на котором Елена, Женя и Майк слушали рассказы старой негритянки. В углу японский телевизор. Стена слева от двери увешана африканскими музыкальными инструментами, здесь же низкий и длинный книжный шкаф: на фоне пестрых изданий коллекция маленьких фигурок из легкого белого дерева, которое здесь называлось «бумажным».
Лишь широкий диван, на котором раньше спала Елена, куда‑то вынесли, а вместо него стояли две узкие софы под углом одна к другой. Легкий книжный стол поражал аккуратностью книжных стопок. Новым здесь было и высокое зеркало‑трельяж, на стеклянных полках которого поблескивали разноцветные коробочки и флакончики. Девушка не красилась, и Майк подивился, зачем ей был нужен весь это набор для «мейк ап».
– Садитесь! – Елена по‑хозяйски махнула рукой в направлении двух зеленых кресел, стоявших около ее письменного стола.
Сама она устроилась на кожаном пуфе рядом с трельяжем, выжидательно глядя на Майка. И под внимательным взглядом ее больших серых глаз Майк почувствовал себя неловко.
Если внизу, в холле, в присутствии Хора, он выступал в роли второстепенного действующего лица, то сейчас, оказавшись наедине с друзьями детства, он должен был сам избрать линию поведения – но какую?
Евгений, тоже выжидательно глядя на Майка, сел в кресло, а Майк, испытывавший все большее чувство неловкости, прошелся несколько раз по комнате, прежде чем присесть, наконец, на самый край узкого дивана. Автомат он положил на диван, рядом с ним берет с дурацкой эмблемой – череп и кости.
Елена и Евгений молчали, и Майку почудилась в их молчании холодная насмешка. Они не боялись его и ждали объяснения.
– А где… мама Иду? – спросил он, почему‑то оглядываясь.
– Она не работает по уикендам.
Елена смотрела на Майка уже с откровенной насмешкой.
– Кроме того, она в санитарном отряде народной милиции. И не думаю, чтобы она очень обрадовалась, увидев тебя… с ними.
Девушка презрительно кивнула на дверь.
– Особенно если бы увидела, что вы сделали с Гвено! – резко добавил Евгений.
– Гвено?
Глаза Майка округлились.
– Так это Гвено?
У Евгения перехватило дыхание. Но было уже поздно.
– Да, Мануэль Гвено! – после секундной заминки вызывающе продолжал он. – Можешь идти и доложить этому недобитому гитлеровцу. В конце концов, тебе за это платят!
Майк побледнел.
– Черномазый ограбил моего отца, – тихо, но твердо сказал он.
– Хорошо, что ты хоть не сказал, что он ограбил тебя, – саркастически заметил Женя. Майк упрямо стиснул зубы.