Смотрел он на этого Агарышева, который за свою короткую жизнь столько бед и горя другим успел сделать, и боролся с собой, с какой-то темной силой, которая в нем откуда-то из глубины поднималась, росла и пеленой глаза задергивала, чувствовал, как немеет палец на спусковом крючке…
Агарышев тоже ему в глаза пристально смотрел. Сначала со злобой и страхом, а потом уже по-другому, не понять как. Не выдержал — выругался осторожно, тихонько автомат в траву опустил и протянул, усмехаясь, руки.
Вздохнул Андрей. И не сразу смог сделать то, что надо, — палец, ненавистью скрюченный, никак не разгибался.
Обратно другой дорогой добирались, покороче. Впереди, повесив винтовку на шею и положив на нее сверху тяжелые руки, шагал Бугров. За ним — в наручниках — Агарышев. Потом — Андрей, а сзади тянулись дружинники за своим боевым командиром, который сосредоточенно топал маленькими ножками. Вид со стороны получился интересный.
Шли молча, бесшумно и словно на ниточку нанизанные: где один под ветку нырял, там и другие ей кланялись, как передний из-за пенька крюк делал, так и все за ним повторяли.
Тропа все выше забирала и наконец на краю леса, на верхушке горы Савельевки кончилась. Тут они голоса услышали. И крики.
Андрей отряд свой остановил и один из леса вышел — осмотреться.
Похоже, все село здесь было. Все столпились на краешке и, заслонясь ладонями от заходящего солнца, смотрели в небо. Там, раскинув крылья, летали синереченские мальчишки. Андрей только сейчас вспомнил, что его звали дельтапланеристы посмотреть их первые полеты.
— Гляди, гляди! — кричал Куманьков-старший, стуча кому-то в спину кулаком. — Мой-то выше всех забирает! Вот тебе и потомственный хулиган!
— А Васька Кролик ногами болтает — трусится!
— Сам бы попробовал, боевитый! Ты небось только с печки летал.
— Ах, хорошо. Ах, хорошо-то! Ну и деревня у нас — крылатая. Давай, давай, Ленька, не боись, ближе к небу старайся. Ах, хорошо…
Андрей тихо отступил в лес и повел свой отряд кругом горы, чтобы не портить людям радость.
Спустились заросшим склоном, обойдя Савельевку стороной. Андрей приостановился, оглянулся. В тихом, бронзовом на закате небе бесшумно парили большие разноцветные птицы, мелькали на крутом зеленом склоне горы их быстрые тени.
Зайченков отыскался быстро и не за пятьсот верст: прятался недалеко, по соседству, у веселой разведенки — она невольно выдала его, в открытую купив в магазине одеколон и бритвенный прибор, что и стало известно тамошнему участковому, предупрежденному Андреем.
На первом же допросе Егор дал исчерпывающие показания. Заявил, что в ученого стрелял по указке Агарышева Игоряшка Петелин; что сам он, гражданин Зайченков, стрелять в синереченского участкового не хотел, но больно боялся проклятого Агарышева и согласился, чтобы только самому остаться живым, задумав сразу же после стрельбы скрыться и от Агарышева, и от закона; что он нарочно мимо целил, что чистосердечно раскаивается в содеянном, окажет большую помощь следствию и будет просить у советского суда снисхождения.
Тимофей Елкин выжил, Зойка домой вернулась и в больницу к нему каждый день бегала. Паршутину кто-то морду втихую набил, и он в милицию жаловаться больше не стал.
«Так мне, дураку, и надо», — сделал наконец Паршутин правильный вывод.
Андрей женился, и на его свадьбе было очень много гостей, и очень многие из них были в милицейской форме и с орденами и медалями.
Следствие по делу Агарышева шло долго, и все это время Платонов, когда встречался или созванивался с Андреем, шутливо называл его Шерлоком Холмсом из Синеречья.
Григорий Кошечкин
БРИЛЛИАНТ РАДЖИ
Этот субботний вечер ничем не отличался от остальных дней недели. Дежурная часть городского управления внутренних дел жила своей обычной жизнью, чутко прислушиваясь к пульсу огромного города.
В приемной помощника дежурного по городу майор милиции Муравьев подводил итоги уходящих суток. Вечерняя прохлада вливалась в окно кабинета. Было тихо.
Неожиданно дверь приемной распахнулась, на пороге появился взволнованный мужчина лет двадцати пяти. Увидев Муравьева, он почти бегом направился в его сторону.
— Товарищ майор!.. — послышался дрожащий голос.
— Что случилось? — Муравьев поднял голову от лежавших перед ним бумаг.
Посетитель едва не плакал.
— Все деньги отдал… говорили, что бриллиант… а вместо него стекляшку подсунули!