Безучастные к суете, на открытых террасах кафе сидели старики, некоторые по стародавней привычке в фесках. Презрительно щурясь на лежащие на мраморных столиках пухлые газеты, обсуждали новости. У ног клиентов трудились мальчишки-чистильщики. Разглядывая витрины, кучками проходили туристы, навьюченные сувенирной чепухой. Молодежь тянулась к кинотеатрам, привлеченная афишами с лихо намалеванными красотками.
Всё в городе как обычно. И только старики в кафе, отвыкшие за долгий век чему-нибудь удивляться, обсуждая газетные строчки, покачивали головами, как бы говоря: «Ну, что? А ведь ещё и не то будет…»
Ехать дальше не было никакого смысла, улица была плотно закупорена автомобилями. Мы расплатились с шофером и пошли переулками. Прохожих было немного, и я обратил внимание на то, что в некоторых лавках опускали на витринах железные шторы-жалюзи, а лоточники складывали товары в чемоданы и ящики. Навстречу стали попадаться кучки возбужденных людей. Они торопливо шли к центру, изредка оборачиваясь. Те, кто шел в одну сторону с нами, поворачивали обратно. У меня появилось ощущение, будто мы с Наташей сбились и шагаем не в ногу.
Опустевший переулок закончился, мы вышли на площадь и застыли на месте. Впереди, в нескольких сотнях метров, шумела огромная толпа, медленно двигаясь в нашу сторону. Со ступенек небольшого памятника в скверике перед высотным зданием какого-то министерства кричал, размахивая руками, оратор. Слов не было слышно, лозунговые окончания длинных фраз подхватывались толпой, и её рев, резонируя в узком ущелье улицы, усиливался как в репродукторе. Даже с того места, где мы остановились, было видно, что толпа состоит исключительно из молодежи.
— Демонстрация, — сказал я Наташе, как будто она сама этого не понимала.
Я растерялся. Толпа медленно приближалась, заливая улицу метр за метром, и в желудок вполз и свернулся там клубком толстый и скользкий жгут страха. Я почувствовал себя маленьким и беспомощным перед этим неумолимо надвигавшимся человеческим валом, который мог растоптать нас с Наташей как букашек, а мог и вобрать в себя.
Я оглянулся, ища незакрытый магазин, лавку или хотя бы подъезд, и увидел, что прямо на нас мчатся по три в ряд большие грузовики, схватил Наташу за плечи и прижал к стене дома.
Полицейские пятитонки пронеслись впритирку с тротуаром. Казалось, они протаранят толпу, но, не доезжая считанных метров, грузовики притормозили, развернулись боком к толпе и встали как вкопанные. Из закрытых брезентом кузовов посыпались полицейские с винтовками и выстроились в ряд между машинами и толпой. Толпа остановилась, сбиваясь ещё плотнее, так как задние, не видя происходящего, продолжали напирать на передних. Приклады винтовок плотно вошли в плечи, дула медленно поползли вверх. И вдруг раздался резкий Наташин вскрик. Я оглянулся. Из подъезда напротив выскочил человек с револьвером в руке и, прильнув боком к стене, встал на одно колено. Один из полицейских обернулся, и четкий хлопок выстрела утонул в пушечном громе залпа, сотрясшего многоэтажные здания. Человек остался сидеть у подъезда, выронив револьвер из беспомощно повисшей руки. На белой ткани его рубашки расползалось ярко-красное пятно.
На какие-то несколько мгновений я перестал ощущать звуки, и от этого казалось, что зрение в несколько раз усилилось, будто к глазам приставили окуляры бинокля. Только теперь я разжал пальцы, вцепившиеся в Наташины плечи, и, отмечая про себя каждую морщинку вокруг её потерявших выражение и потемневших от испуга глаз, следил, как она быстро и беззвучно шевелит губами, не в силах сдвинуться с места, оторваться от впившегося ей в спину шершавого бетона стены.
Последний отзвук залпа затих где-то высоко над нами, уйдя в неширокую полоску синего неба. Туда же, вверх, устремились, переливаясь на солнце, папиросные струйки дыма Толпа, сжатая страхом, отшатнулась, поняла, что стреляли в воздух и никто не ранен, но дула винтовок стали медленно опускаться, и толпа подалась назад. В дальние от площади переулки начали вливаться потоки людей. Толпа раскололась на куски, потеряла ощущение спаянности, распалась на отдельных людей, стремящихся поскорее покинуть это место. Их никто не преследовал.
Засовывая в кобуру блеснувший никелем тяжелый кольт, улицу пересек высокий полицейский с погонами майора и ещё за несколько шагов коротко и зло бросил:
— Документы.
Я подал ему маленький квадратик желтого сафьяна с вытисненным золотом армейским гербом — мой пропуск в офицерский клуб.