оленю весь заряд прямо в лоб между ветвистыми рогами. Хотя выстрел и оглушил его, и он зашатался, все же олень умчался прочь. Год или два спустя мне снова пришлось охотиться в том же лесу. И — подумать только! — внезапно предо мной появился стройный олень с прекрасно разросшимся между рогами вишневым деревом, высотой больше десяти футов. Мне сразу же вспомнилось мое приключение.
Я рассматривал этого оленя как свою давнишнюю благоприобретенную собственность и одним выстрелом уложил его. Это доставило мне одновременно и жаркое, и отличный вишневый соус. Дело в том, что дерево было густо увешано плодами, да такими вкусными, каких мне не приходилось пробовать за всю жизнь. Можно ли теперь поручиться, что какой-нибудь святой, страстный любитель охоты, священник или епископ, не воздвигнул подобным же образом с помощью выстрела крест между рогами оленя святого Губерта? Ведь эти господа издавна славились своим умением наставлять кресты, да и рога тоже и, пожалуй, сохранили за собой эту славу до наших дней. В момент крайности, когда нужда за ворот схватит, что нередко бывает с бравым охотником, он готов пуститься на все, ухватиться за что угодно, лишь бы не прозевать благоприятного случая. Мне самому не раз приходилось переживать подобный соблазн. Что вы, к примеру, скажете о таком казусе? — Однажды в Польше иссяк мой запас пороха и одновременно померк и дневной свет. По пути домой на меня напал чудовищный медведь с разинутой пастью, готовый меня проглотить. Напрасно я в поисках пуль и пороха поспешно обшаривал свои карманы. Я не нашел ничего, кроме двух ружейных кремней, которые обычно берешь с собой на всякий случай. Один из этих кремней я швырнул изо всей силы в пасть зверя, в самую глубину его глотки. Медведю моему это пришлось не совсем по вкусу, и он сделал крутой поворот — налево кругом! — так что я вторым камешком мог запустить ему прямехонько в задние ворота. Все это получилось великолепно. Камешек не только попал куда следует, но даже пролетел так далеко, что столкнулся с первым и выбил из него искру, отчего медведь взорвался с оглушительным треском. Если верить слухам, то, когда подобные камешки, ловко направленные сзади крепко сталкивались с камешками, брошенными спереди
они заставляли взлететь в воздух не одного сварливого ученого и философа. Хотя я остался и на этот раз цел и невредим, мне все же не хотелось бы еще раз повторить этот опыт, другими словами — завязать знакомство с медведем, не имея при себе других средств самозащиты.
Но, верно, такова уж была моя судьба, что самые дикие и опасные звери нападали на меня именно тогда, когда я был не в состоянии защищаться. Словно какой-то инстинкт предупреждал их о моей беспомощности. Вот, например, однажды едва я успел отвинтить кремень от своего ружья, чтобы подточить его, как внезапно ко мне со страшным рычанием бросился разъяренный медведь. Единственное, что мне оставалось, это укрыться на дереве, чтобы там подготовиться к обороне. Но, к несчастью, взбираясь на дерево, я уронил нож, которым только что орудовал, и у меня не было в руках ничего,
чем бы я мог закрепить винт, который к тому же туго завинчивался. Медведь стоял у подножия дерева, и я каждую минуту мог ожидать, что он пожалует ко мне. Выбивать ударом искры из глаз, как я однажды делал, мне очень не хотелось, потому что, не говоря уже о других мешавших мне обстоятельствах, подобный опыт вызвал сильную боль в глазах, которая и сейчас еще давала себя чувствовать. С тоской глядел я на свой нож, вертикально торчавший в снегу под деревом. Но самые тоскливые взгляды не могли ничем помочь делу. Наконец у меня мелькнула мысль, столь же необыкновенная, сколь и удачная. Я направил струю жидкости, которая в минуты страха у человека всегда имеется в изобилии, прямо на черенок моего ножа. Царивший в то время жестокий холод мгновенно заморозил струю, так что через несколько мгновений от черенка протянулась ледяная сосулька такой длины, что она достала до нижних ветвей дерева. Ухватив удлинившийся черенок, я без труда, но с большой осторожностью подтянул нож к себе наверх. Только я успел с помощью ножа привинтить кремень, как господин Медведь начал взбираться на дерево. «Вот уж, в самом деле, нужно быть сообразительным, как медведь, чтобы с такой точностью рассчитать время!» — подумал я и встретил мохнатого гостя таким гостинцем, что он навеки разучился лазать по деревьям.
Точно так же в другой раз на меня с такой стремительностью набросился страшный волк, что мне ничего не оставалось делать, как инстинктивно сунуть кулак прямо в разинутую пасть. Для большей верности я проталкивал кулак все глубже и глубже, так что рука моя по самое плечо ушла внутрь. Но что было делать дальше? Не стану утверждать, что такое беспомощное положение было мне уж очень по душе. Ведь представьте себе только я был лицом к лицу с волком! Мы поглядывали друг на друга без большой нежности. Стоило мне вытащить руку назад — и зверюга с еще большей яростью накинулся бы на меня, это можно было ясно и отчетливо прочесть в его горящих злобой глазах. Короче говоря, я ухватился за его внутренности, вывернул их наизнанку, как рукавицу, затем швырнул его на землю и оставил там лежать.
Однако такую штуку я не решился выкинуть с бешеной собакой, которая вскоре после этого погналась за мной в одном из узеньких переулков Санкт-Петербурга. «Тут уж беги что есть мочи!» — подумал я. Чтобы легче было
удирать, я скинул с себя шубу и поспешно укрылся в доме. За шубой я затем послал слугу и приказал повесить ее вместе с другим платьем в мой гардероб. На следующий день меня до смерти напугали крики моего Иоганна. «О боже! — вопил он. — Господин барон! Ваша шуба взбесилась!» Я поспешно побежал к нему и увидел, что все мое платье раскидано и растерзано в клочья. Парень выразился очень метко: шуба именно взбесилась. Я вбежал в то самое время, когда она набросилась на мой прекрасный парадный костюм и принялась безжалостно таскать его по полу и трепать.
Во всех этих приключениях, господа, из которых мне удавалось благополучно, хоть иногда и в последнюю минуту, выпутаться, мне на помощь приходила случайность, и я, обладая присутствием духа и мужеством, заставлял ее служить мне. Все это, вместе взятое, и создает, как известно, удачливого охотника, моряка и солдата. Зато достойным всяческого порицания следовало бы считать неосторожного охотника, адмирала или генерала, который полагался бы только на случайность или на свою счастливую звезду и не заботился бы о необходимом совершенствовании своего ремесла, а также не вооружился бы всеми средствами, которые способны обеспечить успех. Лично я такого упрека не заслуживаю, ибо всегда славился как высокими качествами своих лошадей, собак и ружей, так и особым умением этим пользоваться. Поэтому я могу гордиться, ибо в полях и лесах долгие годы будет жить слава моего имени. Я не собираюсь во всех подробностях расписывать свои конюшни, псарни или свой оружейный склад, к чему обычно склонны лошадники, охотники и собачники благородного происхождения. Все же две мои собаки так отличились, служа мне, что я никак не могу их забыть и хочу, пользуясь случаем, хоть вкратце упомянуть здесь о них. Один из моих псов, легаш, был так неутомим, внимателен и осторожен, что все видевшие его завидовали мне. Я имел возможность пускать его в дело и днем и ночью. Когда темнело, я вешал ему на хвост фонарик и мог охотиться так же хорошо, если даже не лучше, чем при дневном свете. Однажды (это произошло вскоре после моей женитьбы) жена моя выразила желание принять участие в охоте. Я поскакал вперед, чтобы высмотреть что-нибудь подходящее, и вскоре мой пес замер перед стаей в несколько сот куропаток. Жду я, жду свою жену, которая в сопровождении моего адъютанта и конюха выехала сразу вслед за мной, но никого не было ни видно и ни слышно. В конце концов я забеспокоился и повернул назад. Примерно на полдороге внезапно до меня донесся жалобный плач. Казалось, плач раздается совсем близко, а между тем куда ни глянь — не видно ни живой души. Соскочив с коня, я приложил ухо к земле и тогда не только услышал, что плач доносится из-под земли, но и совершенно ясно уловил голоса моей жены, моего адъютанта и конюха. И тут я заметил недалеко от себя вход в угольную шахту, и у меня, к сожалению, не могло быть сомнения в том, что моя несчастная жена и ее спутники провалились в эту шахту. Пустив лошадь в карьер, я понесся в ближайшую деревню за углекопами, которым после очень длительной и трудной работы удалось извлечь пострадавших из ямы глубиной в девяносто сажен. Первым они вытащили конюха, затем его коня, затем адъютанта, за ним его коня, потом мою жену и, наконец, ее турецкую лошадку. Самым удивительным во всей этой истории было то, что при таком страшном падении люди и лошади остались, если не считать нескольких незначительных царапин, невредимыми. Но испуг они пережили ужасный! Об охоте, как вы легко можете себе представить, уж и думать не приходилось, и так как вы, надо полагать, за этим рассказом забыли о моей собаке, то не удивитесь, что и я не вспомнил о ней. Служебные обязанности заставили меня на следующее же утро отправиться в дальнюю поездку, из которой я вернулся лишь через четырнадцать дней. Не прошло и нескольких часов после моего приезда, как я заметил отсутствие своей Дианы. Никто о ней за все это время не побеспокоился. Слуги были убеждены, что она побежала за мной, и вот теперь, к великому моему огорчению, ее нигде не могли сыскать. Внезапно у меня мелькнула мысль: «А не осталась ли собака у куропаток?» Надежда и страх заставили меня немедленно помчаться к месту охоты, и — представьте себе! — к несказанной моей радости, оказалось, что собака стоит на том же месте, где я оставил ее четырнадцать дней назад! «Пиль!» — крикнул я. Она сразу бросилась вперед, и я одним выстрелом уложил двадцать пять куропаток. Несчастное животное, однако, так обессилело от голода, что у него едва хватило сил доползти до меня. Чтобы добраться с ним до дому, мне пришлось взять его к себе на лошадь, и вы можете поверить мне, что я с величайшей радостью согласился вынести такое неудобство. Благодаря тщательному уходу и заботе моя собака уже через несколько дней была весела и бодра, как прежде, а несколькими неделями позже она дала мне возможность разгадать загадку, которая без нее, вероятно, навеки осталась бы для меня неразгаданной.