И вот когда господин старший повар доверил мне нож, я уронил его прямиком себе на ногу и если бы не упомянутая выше ловкость Кярро, всенепременно отрезал бы себе палец.
Итак, луковица сбила падающий нож и врезалась мне в ногу. Я упал, схватился обеими руками за горящую огнем ногу и завыл. Я катался по полу, собирая на себя луковые очистки и счищенную с рыбы чешую. Я заливал все вокруг слезами и забрызгивал соплями.
Кярро медленно поднялся, подошел ко мне и сев на корточки погладим меня по спутавшимся волосам.
— Дурачок, — нежно произнес он. — Боб, ты справишься. Ты должен справиться, просто помни, что нож может прокормить тебя, а может оставить без ноги. Но ты справишься. А если не справишься, мы вместе с тобой пойдем искать новую работу. Я не хочу уходить. А потому ты справишься.
Его красные, распухшие пальцы впились мне в волосы и приподняли голову, полные сочувствия глаза взглянули в мое залитое слезами лицо.
— Ты не можешь не справиться, — проворчал он, и его ноздри подозрительно раздулись.
Это движение его ноздрей было мне знакомо до боли во всем теле. Я приготовился к полету и не ошибся. Приподняв меня левой рукой над полом, правой Кярро, что было духу, врезал мне в живот, отправляя в недалекой полет на мешки с луком.
На этот раз я не буду прерывать историю. Я ведь обещал. Скажу лишь, что ничуть не завидую птицам. Я не имею ни малейшего понятия, как и почему они летают, но если у каждой из них есть такой вот старший повар, то к черту крылья.
Кярро присел рядом, помог мне выбраться из очередного, порванного моей головой мешка с луком и сунул мне в руки тарелку с начисто избавленной от костей рыбой и кое-каким гарниром из варенных овощей.
— Светает, — протянул он, глядя на малюсенькое зарешеченное окошко под самым потолком. Окошко это было здесь специально, хотя и было единственным на кухне. Оно не давало света, но помогало всем нам не задохнуться в вечном пару и запахах готовящейся пищи.
— Светает, — повторил он, гладя меня по голове. — Скоро стража сменится, — он задумчиво почесал небритую щеку. — А мне скоро надо будет уезжать. Ты кушай, кушай, — он снова погладил меня по голове. — А как покушаешь, пойди, поспи. Но пока ты ешь, послушай меня. Мы с тобой за сегодняшнюю ночь приготовили блюд, которых хватит почти на весь завтрашний день. Твоя задача их лишь разогреть. Ты понимаешь? Ты знаешь, как разогревать?
— В руках подержать? — другие способы мне были неизвестны, к печам-то меня не допускали.
— Дурачок!
Кярро ласково погладил меня по голове и даже совершил слабую попытку обнять меня. Она была настолько слаба, что рука его лишь скользнула по моему плечу и спине, но мне и этого хватило. Я почувствовал такое тепло, что чувствовал только в те моменты, когда меня, совсем еще маленького обнимала мать. Я расплылся и попытался прижаться к старшему повару, но вовремя спохватился, и нырнул в тарелку. Не то, чтобы я его боялся, хотя и это тоже, но лишиться еды я боялся больше.
— Вон там, — продолжал говорить Кярро, — есть печь, — он указал на жуткого, черного от копоти монстра, к которому я никогда не подходил. — Я ее разожгу и так и оставлю. Ты, когда проснешься, должен будешь поставить туда еду. Ты понимаешь? — я кивнул. — Хорошо, когда она разогреется, ты должен будешь ее снять. Не руками! Ты понял? Руками туда не лезь. Вот, — он ногой подтянул к нам валяющийся на полу ухват, тогда я названия его не знал. — Это называется ухват. — Он стукнул им об пол, и я навсегда запомнил, как называется эта штука. Что-то в моей памяти шевельнулось и я, улыбаясь, словно нашел золотую монету, поделился с Кярро тем как именно надо его использовать.