— Гарик.
— Ты зачем сюда пришёл?
Вопрос был немного неожиданный, для начала знакомства, но Гарик честно сообщил:
— Деньги, нужны.
— Да какие тут деньги! — возразил Машинист.
— Прошу прощения, но тогда зачем?
— Я, лично, пришёл умереть. Всё надоело, — усмехнулся Машинист. — Всё.
— Бывает, — кивнул Гарик.
Рим молча завернулся в одеяло.
После обеда они снова учили стойки, падали, крутились, потом чистили автоматы. Долго стояли на плацу, ожидая оружейника. Вечером потихоньку разгребали своё добро, т. к. у них появились тумбочки!
День третий
Интеллигенция-а-ля-геолог перегораживал проход в поисках чего-то важного. Гарик одним глазом смотрел на него, терпеливо дожидаясь, когда можно будет встать. Наконец, терпение закончилось.
— Ты долго?
— Ты сланцы мои не видел?
— Олежа, ты на них стоишь.
— Правда? — интеллигенция-а-ля-геолог убирает берц со сланца. — А я ищу.
— Олежа, давай быстрее, скоро построение.
— Сейчас, сейчас. Ты шапку мою не видел?
Бл и и и н! В этом весь Олежек. Он отдаст тебе последние сигареты, со словами: «Ничего, я у тебя потом возьму». Будет переживать из-за какой-то ерунды, потеряется на построении, с утра оденет разные тапки — один почему-то жмёт. Но всегда будет первый стоять в столовую, разминая в очереди шею по методике йогов. Йог — ещё одно его прозвище.
Небо с утра перекрыто серой пеленой, но к десяти солнце выжимает из земли всю влагу и, утренний холод сменяется тропиками. Здесь десять — это ближе к полудню, чем к утру — не как на гражданке.
Новый день, новые впечатления. Сегодня стрельбы из пулемёта. Гарик лежит, ожидая команды. Рядом инструктор орёт на щуплого паренька, который от страха, кажется, стал ещё меньше.
— Ты дебил, дебил, дебил, — инструктор поворачивается к Гарику. — Ну разве он не дебил?
— Это ученический эффект. Он не поймёт ошибку, пока вы будете на него орать.
Инструктор с удивлением взглянул на пса войны и повернулся к щуплому, что-то спокойно сказал, поправил.
— Короткими огонь!
Инструктора здесь почти всегда орут и кроют тебя разными любимыми словами. Единственный инструктор, который никого ни разу не обозвал, был чеченец. Из-за этой вылетающей изо рта погани Гарик впервые отделил себя от русских. Его дед был обрусевшим чеченцем. Восточный менталитет требует следить за языком. В родительском доме у Гарика никогда никого не обзывали бранным словом — не принято. Слова имеют вес. Здесь они были мусором.
Может быть эта черта — никого никогда не оскорблять, быть сдержанным в обращении, позволила Гарику легко сходиться с суровыми рецидивистами, вояками, прошедшими не одну мясорубку, и просто пожившими жизнь мужиками. Хотя Гарик сам давно был пожившим жизнь мужиком.
Другая сторона медали в поведении инструкторов объяснялась желанием научить, но отсутствием времени и педагогического опыта. Педагогика — слово какое-то гражданское, здесь не уместное.
Однажды, во время учебного штурма здания, молодой инструктор в панамке, устав называть всех дебилами, посмотрел на Гарика своими голубыми уставшими глазами.
— Что тут непонятного? Всё же просто. Я же хочу, чтобы вы выжили. Понимаете? Чтобы выжили, чтобы как можно больше вернулось, — он явно не ждал ответа, больше обращался к себе.
— Я в детстве танцами занимался. Месяц пять движений учишь, потом пять минут на сцене. Вы хотите, чтобы за три часа пять малознакомых мужиков, некоторые автомат в руках ни разу не держали, научились грамотно штурмовать дом. Нам многим за сорок, никто не халтурит, все стараются, но спецназ в своих пятёрках годами эти движения отрабатывает до рефлекса.
Голубоглазый инструктор внимательно посмотрел на Гарика, задумчиво почесал немного с горбинкой нос.
За всё оставшееся время он ни разу не повысил голоса.
— Колено убери с линии огня. Видишь, ты коленом за угол залез. Локоть прижми. Локоть не должен торчать, отстрелят. Спину ему прикрывай. Здесь и здесь опасные точки, ты должен их перекрыть. Не забывайте про окна. Если честно, ты я бы один весь ваш взвод здесь положил.
Вечером, как обычно, все еле волочили ноги. Молодые бурно обсуждали впечатления от пулемёта. Кто-то спросил Машиниста, как ему понравилось.
— Громко, очень громко, — устало ответил Машинист.
День четвёртый
Кончились сигареты. Для лагеря эта была целая проблема. Единственный чепок, ларёк для несведущих, не завозил сигареты несколько дней. Чепок этот был кладезем для владельца, наверное, круче, чем в московском метро. Открывался ближе к обеду. Работал до восьми вечера. К вечеру в чепке оставались только консервы, шоколад и кофе. Очередь в чепок занимала до двух часов. Очереди вообще были длительным и регулярным занятием. Очередь в столовую, очередь к медикам, очередь к старшинам, очередь за оружием — время улетает незаметно.