— Алексей, у тебя же есть визитка товарища, который у нас на собрании распинался! У него в центре города пустует помещение, которое для наших сборов и собраний очень даже подходит.
Не успел Блынский договорить, как я мысленно ударил себя по лбу ладонью:
— Точно!
Не откладывая дело в долгий ящик, тут же набрал номер Асадова, и он с готовностью пошел навстречу. Уже на следующий день он водил меня с Сергеем Ивановичем Блынским по пустынным и темным просторам подвала дома номер 16, что на проспекте Независимости. Больше часа мы бродили по будущему центру молодежи, а заодно и клубу подводников. Наше воображение рисовало витражи и экспозиции с маринистикой и картинами подводных лодок, набором всевозможных реквизитов и аксессуаров. Ничего этого еще не было в реальности, но мы его видели в будущем и любовались.
Под впечатлением вдруг свалившихся на нас грандиозных возможностей, вечером того же дня Блынский позвонил Ворошнину и поделился наметившейся перспективой иметь Совету подводников приют в клубном помещении, и даже со своей кают–компанией!
Надо ли говорить, что моряка легко соблазнить лишь упоминанием об уютной кают–компании, да и еще в центре Минска? Обычный человек воспринимает это как простое помещение для досуга, но не моряк, который в кают–компании за стопкой саднящей горло перцовки или бокалом изысканного коньяка, или невкусного виски время не убивает, а наполняет его полезным и благородным содержанием. Известно, что у моряков все не так, как у других. Долгие морские переходы требовали создания специальной зоны с особым психологическим климатом не для отдыха, который моряки проводят в каюте, а для уютного общения. Там можно посидеть за шахматной партией, отогреться в своих думах от утомительной вахты, затаиться в углу с интересной книгой, послушать или самому поведать флотскую историю, порассуждать об искусстве или о политике, тонко поддеть товарища незлой шуткой. Это особое помещение, которое позволяет морскому офицерству разобраться в конфликтах с подчиненными или начальством, а то и просто побыть в своем внутреннем мире на фоне тихой суеты коллектива. Любая кают–компания имеет непередаваемую ауру; не бывает двух одинаковых ни по духу, ни по интерьеру кают–компаний, как не бывает идентичных папиллярных узоров пальцев рук. У каждого моряка после увольнения в запас возникает желание создать дома не рабочий кабинет, а уголок или мир кают–компании с атрибутами и реквизитами, напоминающими о морской службе.
Когда произошел перенос мечты подводников о своем пристанище дальше «по команде», то Владимир Николаевич решил сделать свой взнос в будущий музей — в виде того, что попало к нам от «Курска». Тогда–то я и узнал об этом, и ошеломляющей новостью был удивлен и обрадован. Кто бы мог подумать, что часть «Курска» находится в сухопутном Минске! Музейный делец также несказанно обрадовался свалившемуся на него подарку судьбы, а потому отреагировал мгновенно — он тут же организовал доставку будущих музейных экспонатов к себе в подвал.
На доставку морской святыни Асадов отрядил кого смог — четыре человека. Свою близкую подругу Екатерину Михневич, хрупкую и тонкую, модельной внешности молодую женщину, бухгалтера и по совместительству своего заместителя. Владея транспортным ресурсом, она логически явилась организатором важного мероприятия. Попал в эту группу и отец Кати — Михаил Иванович, возрастом около шестидесяти лет, так как он был владельцем грузового микроавтобуса. Был тут и мой соэкипажник по ракетному подводному крейсеру стратегического назначения, уже упомянутый Сергей Иванович Блынский, ну и я тоже. Директор центра, сославшись на занятость, спланировал себе более важное мероприятие — командировку. Этот руководитель маломерного бизнеса обладает отличительной особенностью характера — любит, когда для него чужими руками из огня каштаны таскают. Именно по этой причине не самые приятные, дела делегировались Кате или соратникам.
К коттеджному поселку наша бригада выдвинулась объездной дорогой, что шла с левой стороны. Справа дом Владимира Николаевича, слева — пролесок, а на краю дороги находилось место с отсыпкой из песка. Посередине клумба из темного грунта, на которой неживым питоном лежала якорная цепь. С краю клумбы, на песке, лежал лист толстой изогнутой в виде обечайки стали длиной более двух с половиной метров и шириной более полуметра. Вырезанный из прочного корпуса автогеном, кусок этот с одной стороны был безжалостно разорван взрывом. По его поверхности темной краской было начертано короткое слово: «КУРСК». Почти посередине обечайки, идя наискось, виднелась рваная трещина. С внутренней стороны по всей длине чуть выпирал сварной шов с малозаметными обрывками межотсечной переборки. Мы ходили вокруг клумбы, благоговейно и с тревожно–смутным чувством рассматривали этот кусок субмарины, свидетеля большой трагедии на море. Сергей Иванович под впечатлением увиденного, сказал: