— Ты где потерялся? Мы все уже обыскались тебя?
«Странно», — думаю, — «я‑то вот под кленом сижу…»
— …а вы где? — спрашиваю в телефон.
Петр, будто дитяти неразумному, объясняет мне, что вся компания сидит в кафешке под открытым небом на Замковой горе. «Блин! — мысленно шлепаю себя ладошкой по лбу. — Я же туда даже заглянуть не догадался» — и то же повторяю вслух. Оказывается, мои товарищи решили совещаться на выезде.
Чтобы я не сбился с пути истинного, мой друг меня встретил. Для проведения совещания наш коллектив удобно расположился на пленэре исторического места, часть вопросов была рассмотрена без меня, благо наличие кворума позволило. Меня это не озаботило, хотя вид моих друзей мне отнюдь не намеком сообщил, что они поработали на славу. Придвинувшись в кресле к столу из пластмассы, узнаю, что благодаря интенсивному продвижению по регламенту, как я и предполагал, повестка дня была исчерпана. Народ сидел с повешенными носами, и я решил поднять им настроение новой вводной:
— Господа, имею честь доложить, что пока вы тут решали глобальные вопросы, я в частном порядке накропал кой–какие заметки. Думаю, они вас заинтересуют.
Все оживляются, а атаман как выразитель общего настроения предлагает:
— Ну, так вынимайте их быстренько, мы с ними сразу и ознакомимся.
— Только я их, к сожалению, в штаб–квартире оставил, — виновато замечаю я.
Атаман с недоумением спрашивает:
— А чего же вы их с собой не взяли?
— Так ведь тяжелы и велики они настолько, что светить ими, гуляя по городу не очень удобно.
Атаман вдруг забеспокоился:
— Вы там надежно спрятали свои тезисы, а то не ровен час их сплагиатят? У нас тут любителей раскрыть роток на чужое хватает.
Тут уж я проявляю недовольство:
— Атаман, вы меня обижаете…
Старшой объявляет сбор, и мы со Славой во главе с атаманом идем в штаб, где пробуем на зуб свежайшие, будто из магазина, тезисы. В качестве дополнения к повестке дня прихватываем несколько вопросов на пленэр. Вижу, как чья–то рука тянется к тезису, чтобы убедиться в герметичности упаковки (не дай бог бесценная мысль расплескается!) и выходим на улицу. Снова приступом берем Замковую гору, присаживаемся к столику, чтобы начать живое обсуждение нового источника. Вдруг выясняется, что говорить не о чем — самое главное мы позабыли. Все в шоке от нашей удалой нерасторопности, а я как автор незабвенных тезисов опять галопом скачу в штаб–квартиру.
Пока бегал туда–сюда, к нашему обществу проявила интерес стройная особа лет за сорок. Инга — знакомая атамана, сотрудница масс–медиа, приехала из прибалтийского городка, чтобы у себя дома осветить праздник, а заодно выступление своего коллектива художественной самодеятельности. Прибалтийская красавица всем кажется весьма соблазнительным объектом для чтения ей рифмованных текстов и благозвучных тезисов. Как назло, она одета в воздушного покроя и романтически алого цвета парусину — брюки, блузу. И мы все разом на нее, как пионеры, западаем. Инга настолько хорошо осваивается в нашей тепленькой компании, что в безотчетном порыве, как маленькая шхуна, которая от бури уже не просит, а требует покоя, плюхается в гавань — на колени Петру. Тот в состоянии штиля — наркозного равнодушия, на ухаживания активной общественницы реагирует индифферентно. Такое отношение ее лишь распаляет, и она во всеуслышание фрахтует уютную бухту:
— Петруха, ты мой и только попробуй уйти налево.
У атамана непроизвольно округляются глаза, и он не из любопытства задает вопрос:
— Инга, а как же твой муж, его сердце от ревности не разорвется?
На что подгулявшая нимфа, находящаяся хоть и в здравом рассудке, но в нетрезвой памяти, отвечает:
— Я здесь, а мой муж там, — мазнув рукой в неопределенном направлении, она широким жестом заключает шею своего кавалера почти в болевой захват.